Анастасия Туманова - Душа так просится к тебе
Иногда в квартире на Остоженке появлялась Ирэн, регулярно наезжавшая из северной столицы в Москву. Видясь с Черменским, она всякий раз искренне радовалась, задавала тысячу вопросов о Раздольном, о Северьяне, о Наташке с Ванькой, проглатывала все, написанное Владимиром за время ее отсутствия, хвалила, ругала, возмущалась тем, что он ленится, а ведь мог бы, мог бы даже недурные романы сочинять!.. Сначала Владимир терпеливо объяснял, что карьера беллетриста его не привлекает и что он занимается этим исключительно забавы ради, да и лишние деньги никому еще не мешали. Но для Ирэн, положившей жизнь на алтарь журналистики, готовой ради сокрушительной новости бегать по трущобам, воровским «малинам» и публичным домам самого низкого пошиба, сие казалось непостижимым, и вскоре Черменский устал с ней спорить. Обычно они шли в театр или французскую оперетту, затем — в ресторан, потом возвращались на Остоженку, где Кречетовская с упоением целовала его, увлекая в постель, и — на другой день спокойно, без капли грусти уезжала в свой Петербург. В конце концов Владимир понял, что ему повезло, как везет лишь одному мужчине на тысячу: он имеет превосходную любовницу безо всяких взаимных обязательств.
И вот сейчас Ирэн с хохотом висит у него на шее, болтая ногами и ничуть не смущаясь от того, что на них смотрит весь ресторан. Народу, впрочем, было уже немного: близилось утро.
— Черменский, а почему Северьян сегодня не с тобой? Ты его отослал, или он сам ушел? Давно вы болтаетесь по Москве порознь? Ты — здесь, он — на другом конце города, на разумные вопросы отвечать не желает, притворяется пьяным… Что вообще у вас происходит?! Эти номера Ковыркиной, как я знаю, довольно опасны, там крутится куча шантрапы с Хитрова, а…
— Ирэн, Ирэн, черт возьми, Ирэн, помолчи!!! — рявкнул Черменский, вызвав этим удивленный взгляд Газданова. — Ты видела Северьяна?!
— Да, а что в этом удивительного? — слегка обиженно спросила Ирэн. — Неужели ты не знаешь, где он?
— Так где этот черт гуляет, ты говоришь? — не отвечая ей, быстро переспросил Черменский.
— В номерах Ковыркиной в «Болванах», — пожала плечами Ирэн. — Там, где девочки. Представляешь, не узнал меня, паршивец!
— Неужели настолько пьян?! — поразился Владимир.
— В том-то и дело, что не настолько! И добиться от него я так ничего и не смогла!
— Я еду немедленно, — поднимаясь, решительно сказал Черменский. — Иначе он, собачий сын, смоется опять, и ищи ветра в поле.
— Черменский, а ты уверен, что стоит его держать? — медленно спросила Ирэн, опуская ладонь на рукав Владимира. — Твой Северьян — человек вольный, если он захотел уйти — какое ты имеешь право его преследовать? Ведь не встреть я его случайно, ты бы так и не узнал, где он, верно? Возможно, Северьян совсем в этом не заинтересован.
— Не знаю… Ей-богу, не знаю, — помолчав, сквозь зубы сказал Владимир. — Просто я полагаю, что десять лет дружбы все же дают мне какие-то права… Хотя бы на то, чтобы узнать, что произошло.
— Пф! Я бы на твоем месте…
— Ты не на моем месте, Ирэн, — резко оборвал он ее и обернулся к Газданову. — Сандро, прости, я вынужден идти.
— Я провожу тебя, — поспешно сказал Газданов, поднимаясь. Они поочередно приложились к руке холодно молчащей Ирэн, Черменский расплатился по счету, и друзья вышли из ресторана под черное осеннее московское небо.
— Хочешь, я поеду с тобой? — нерешительно предложил Газданов, глядя на неровно освещенное фонарем мрачное лицо Владимира. — Я могу помочь?
— Нет, брат, тут ты мне не поможешь… — медленно, явно думая о другом, ответил Черменский. — Спасибо, но езжай-ка ты лучше спать, скоро утро. Где ты теперь живешь?
— На Дмитровке, в доме Шишкина.
— Даю слово, что мы еще встретимся. — Черменский оглянулся в поисках извозчика, и тут же от тротуара напротив отделилась пролетка. Ожидая, пока она подкатит ближе, Владимир, не поднимая глаз на друга, произнес:
— Если ты намерен предпринять какие-то шаги в отношении графини Грешневой… Впрочем, разберешься сам.
— Нет, Черменский, продолжай! — почти взмолился Газданов. — Я весь вечер хотел тебя просить о совете, но… твоя знакомая…
— Да уж… Ирэн — это всегда ураган… То есть ты все-таки собираешься ухаживать? Тогда, если тебе нужен мой совет, прежде всего забудь все, что о графине говорят в Москве.
— Ты хочешь сказать… — растерянно начал Газданов.
— Я хочу сказать, что Анна Грешнева во сто крат лучше своей репутации. И если тебе нужна просто блестящая любовница, которой лестно похвастаться перед приятелями… я бы тебе рекомендовал искать ее в другом месте. Эта женщина достойна лучшего. Для того чтобы стать ее официальным покровителем, у тебя, я думаю, не хватит средств, ты еще все-таки не министр. Жениться ты вряд ли рискнешь, а…
— Знаешь что, Черменский, оставь этот тон! — вдруг взвился Газданов. В его речи послышался явный акцент, что говорило о сильном волнении, и Владимир удивленно посмотрел на него. Затем улыбнулся и протянул руку:
— Ну, не горячись, витязь Тариэль… прости. Ей-богу, я не хотел тебя обидеть. Говорю это всё лишь потому, что отношусь к графине Грешневой с глубочайшим уважением… и поверь мне, она его заслуживает. Если вы с ней станете друзьями, ты поймешь, что я имею в виду. А сейчас, извини — мне в самом деле пора. До встречи.
Еще сердитый Газданов тем не менее пожал протянутую руку, буркнул: «Оревуар…», но Черменский примиряюще ткнул его кулаком в плечо, и полковник против воли улыбнулся. Подъехал извозчик, Владимир ловко вскочил в пролетку, и та покатила по пустой темной улице.
На Таганке фонарей не горело совсем. Эта дальняя окраина Москвы считалась местом нехорошим, по ночам здесь пустели улицы, крепко запирались ворота и калитки, захлопывались пудовые ставни и спускались с цепи злющие кобели: купечество оборонялось от ворья. На грязных, узких улочках, ведущих к заставе, всю ночь были открыты кабаки и притоны, слышалось пьяное пение, хохот девок, звон бьющихся бутылок и площадная брань. Как раз в это место и направлялся Черменский. С Гончарной улицы он шел пешком: извозчик, благообразный сухой старичок, напрочь отказался ехать в «Болваны» и отговаривал от столь опасного путешествия и седока, но Владимир, не слушая, расплатился и быстро зашагал вниз по темной, без единого огня улице.
Номера Ковыркиной в Болванах он знал еще со времен своих странствий по России: под видом сдачи комнат с мебелью здесь существовал банальнейший притон с веселыми девицами, скупкой краденого и продажей самопальной водки. Еще несколько лет назад Владимиру и Северьяну доводилось проводить тут вечера, и сейчас, идя по Верхней Болвановке, Черменский недоумевал, как же он сам не сообразил заглянуть сюда в поисках друга. Номера уже светились перед ним тусклым желтым светом крохотных окон; шум и гам, сопровождавшиеся яростной руганью, рычанием и женским визгом, судя по всему, доносились как раз оттуда. Когда оконное стекло со звоном брызнуло осколками и на улицу вылетела пустая бутылка, Владимир прибавил шагу. До разбитых, едва видных в темноте, залитых помоями и нечистотами ступенек оставалось совсем немного, когда разбухшая от сырости дверь распахнулась и прямо на Черменского с воем вылетела встрепанная девица, зажимающая ладонями лицо.
