Диана Крымская - Черная роза
— Как тебя зовут? — спросила Доминик.
— Тереза. А тебя?
— Меня… меня — Мари.
Женщина опять кивнула.
— Что ж. Мари — так Мари. — Она явно не поверила Дом.
— Нет. Это мое настоящее имя. Правда, меня им никогда не называли…
— У тебя, наверное, двойное имя. Как у аристократки. Впрочем, я думаю, ты дворянка и есть. У тебя такая нежная белая кожа! На руках нет мозолей. Ножки тоже нежные, не то что у меня, — как копыта от этих сабо. Я, наверное, должна обращаться к тебе «ваше сиятельство», или «ваша светлость»…
— Нет, нет, Тереза, — быстро сказала Доминик. — Называй меня на «ты». Ты спасла мне жизнь. Я так тебе благодарна!
— Хорошо, — промолвила Тереза. Она о чем-то задумалась.
— У тебя знакомый акцент, — произнесла Дом. — Ты не из Лангедока?
— Ой, святые угодники! — всплеснула руками Тереза. — Оттуда! Из Нарбонна! И ты тоже, Мари?
— Я из Руссильона, — с гордостью сказала Доминик. Она перешла на окситанский:
— А как же ты попала в такую даль?
Тереза засияла от радости при этих словах:
— Как же я давно родную речь не слышала! Отец мой был мелким лавочником. Да разорился и спился. А мать вышла замуж второй раз за простого солдата-лучника. А он никак не мог на одном месте больше года выдержать, все искал, где бы побольше денег заработать. Вот мы и поехали втроем на север, поближе к столице, пока не добрались до Шинона. Мне тогда десять лет только-только исполнилось. А скоро мать умерла при родах, и я осталась вдвоем с отчимом.
— А потом?
— Потом… Потом меня выдали замуж… за лесника. — Лицо Терезы опять потемнело. — А через два года я овдовела. И вот уж семь лет вдовствую.
— И ты живешь здесь? Совсем одна?
— Не одна, нет, Мари… С сыном. — Нежная улыбка озарила ее обветренное лицо.
— У тебя есть сын? Где он? Как его зовут?
— Здесь его нет. Но я тебя с ним познакомлю… Его зовут Робер. Так же, как того мужчину, имя которого ты повторяла во сне, Мари. Ты кричала: Робер! Робер!.. Это имя твоего возлюбленного?
— Нет, Тереза. Мужа. — Доминик ощущала, что ей все труднее поддерживать разговор. Глаза закрывались. Неудержимо тянуло в сон. Тереза встала и, налив в большую глиняную чашку настой, который варился в печке, приподняла голову раненой и поднесла чашку к ее губам.
— Пей… И утром ты почувствуешь себя гораздо лучше, моя бедняжка. — Дом безропотно выпила напиток — и погрузилась в темноту.
…Она проспала, наверное, не меньше пятнадцати часов, — потому что, когда вновь проснулась и открыла глаза, то увидела, что дверь избушки вдовы лесника открыта настежь, и в комнату врываются яркие лучи солнца. Тереза была права, — Дом ощутила, как прибавились силы. И в этот раз ей удалось довольно легко откинуть одеяло и сесть.
В этот момент послышались быстрые почти неслышные шаги, и в избушку вошла Тереза с луком через плечо и убитым зайцем у пояса.
— У нас сегодня будет вкусная зайчатина на обед! — сказала она, улыбнувшись Доминик. — Как ты себя чувствуешь, Мари?
— Гораздо лучше.
— Хочешь есть?
— Умираю.
Через час они обе уплетали за обе щеки приготовленного Терезой зайца.
— Ты хорошо стреляешь из лука? — спросила Доминик.
— Да. Я всему научилась, пока жила в лесу. И дичь добывать. И рыбу ловить. Ягоды, грибы собираю. Травы и коренья сушу.
— Твой сын, наверное, тебе помогает? — Доминик прикинула, что сыну Терезы должно быть не менее шести лет. Только где же он? В домике не было видно ни одной детской вещи — ни одежды, ни игрушек.
Улыбка вдовы лесника померкла.
— Нет, Мари… Мой Робер… Он не может мне помочь…
Дом прикусила язык. Возможно, мальчик чем-то болен? В таком случае, почему он не здесь, в избушке?
— Ты поймешь, — продолжала Тереза. — Мы поедим. И я отведу тебя к нему.
Доминик молча кивнула. Они доели зайчатину, и Тереза помогла Доминик встать и одеть латаное-перелатаное льняное платье.
— Извини, у меня мало одежды, — сказала Тереза. — Раньше я покупала ее в Шиноне. Но теперь я совсем туда не хожу. Надо бы сходить в деревню, на ярмарку. Но путь туда неблизкий. А я не хочу надолго оставлять Робера одного. Ну что, идем на прогулку?
— Да, — сказала Дом. Ей очень хотелось выйти … и в то же время она боялась. Вдруг люди Рауля рыщут где-нибудь поблизости?
Тереза словно поняла ее колебания.
— Не бойся, Мари, — бодро произнесла она. — Ты здесь почти шесть дней. И за это время здесь ни одного чужого человека не было. Дорогу сюда никто не знает. А, если кто и появится, — мы спрячемся, обещаю. Я не дам тебя в обиду, Богом клянусь!
Женщины вышли из избушки. Доминик сощурилась от яркого солнечного света. Как хорошо! Она жива! Она возблагодарила про себя Господа за свое чудесное спасение… И снова вспомнила о муже. Где он? Что с ним?
— Пойдем, — Тереза взяла ее под руку, и они медленно двинулись вперед. Избушка вдовы лесника стояла на краю большой светлой поляны, сплошь заросшей ромашками и незабудками. На середине же поляны росли рядом два больших раскидистых клена. Туда они и направились. Когда молодые женщины подошли к этим кленам, Доминик увидела под одним из них маленький холмик, усыпанный свежими цветами, — тут были ромашки, фиалки, незабудки, васильки. Деревянный крест с неумело вырезанным на нем изображением Богородицы с младенцем Иисусом на руках явственно указывал на то, что это могила. Рядом с холмиком стояла небольшая скамья.
Тереза наклонилась над холмиком и дотронулась до креста.
— Вот, Мари. Это мой Робер, — тихо и очень спокойно сказала она. — Мой сын. Он лежит здесь.
Доминик внутренне содрогнулась. В голосе Терезы не было ни слез… Ни печали… Но мертвенное спокойствие его было страшнее горьких слез. Дом опустилась на колени перед могилкой и тронула рукой чуть увядшие цветы.
— Сколько ему было? — прошептала она.
— Сейчас ему четыре годика и семь месяцев, — Тереза говорила о сыне как о живом.
Дом сопоставила даты. Женщина сказала, что вдовствует семь лет. Получается, что… Получается, что этот усопший мальчик — не сын лесника?
Тереза поняла мысль Доминик.
— Да, Робер — не сын моего покойного мужа, — сказала она. — О таких, как я, люди судачат — мол, нагуляла. Да, Мари! Ты можешь меня презирать. Но я родила моего мальчика не от мужа.
— Нет, нет, Тереза! Я тебя не презираю… Что ты! Но где его отец? И от чего умер твой сын?
Вдова лесника покачала головой:
— Нет, нет, Мари. Он не умер. Он просто спит здесь. А я — я охраняю его сон.
Дом посмотрела на нее. Несчастная мать! Неужели она помешалась от горя? Но нет — взгляд зеленых глаз Терезы был ясен и чист. Доминик вдруг поняла, что эта фантазия бедной женщины есть как раз защита разума от безумия. И Дом приняла это как данность.
