Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!
Я знала, что ее личность не имеет ровно никакого значения… тем более, что их было несколько. Важно было лишь то, что это была Она, а не я. А мне оставалось только лежать в темноте, стискивая кулаки так, что на ладонях у меня оставались глубокие красные отпечатки ногтей, маленькие болезненные полумесяцы…
Голоса, гудящие у очага, начали понемногу замирать, разговор шел с большими паузами; теперь я по большей части слышала лишь негромкий стук шахматных фигур при очередном ходе.
— Вы довольны своей нынешней жизнью? — спросил вдруг лорд Джон.
Джейми ответил не сразу. Но потом наконец произнес тихо:
— У меня есть все, чего может пожелать мужчина. У меня есть земля и честная работа. Моя жена рядом со мной. И я знаю, что мой сын живет в безопасности и о нем хорошо заботятся. — Он поднял голову и посмотрел на Грея. — И у меня есть хороший друг. — Он протянул руку, на мгновение сжал пальцы лорда Джона и тут же отпустил их. — Мне нечего желать.
Я решительно закрыла глаза и принялась считать овец.
* * *Еще до рассвета меня разбудил Ян, склонившийся над кроватью.
— Тетя, — негромко сказал он, положив руку мне на плечо, — тебе бы лучше пойти туда; тот человек в амбаре, ему, похоже, очень плохо.
Я машинально вскочила, еще не до конца проснувшись, набросила плащ и босиком выбежала из дома следом за Яном, прежде чем мое сознание начало нормально функционировать. Впрочем, в данном случае особое искусство диагноста было и ни к чему; я услышала глубокое прерывистое дыхание еще с расстояния в десяток футов от больного.
Юный граф маячил в дверном проеме, и его тонкое лицо выглядело бледным и испуганным в серых рассветных сумерках.
— Убирайся отсюда, — резко прикрикнула на него я. — Тебе нельзя подходить к нему, и тебе, Ян, тоже… марш оба в дом, принесите мне горячей воды из котла, мой ящик и чистые тряпки.
Вилли мгновенно сорвался с места, страстно желая оказаться как можно дальше от ужасных звуков, доносившихся из сарая. Ян помедлил немного, и лицо у него было встревоженное.
— Я не думаю, что ты сумеешь как-то ему помочь, тетя, — негромко сказал он. Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его глазах я увидела совсем не юношеское глубокое понимание.
— Вполне возможно, и не сумею, — ответила я тем же словом. — Но я не могу оставаться не у дел.
Он глубоко вздохнул и покачал головой.
— Да… Но я думаю… — Он слегка замялся, но я ободряюще кивнула, и он продолжил: — мне кажется, тебе не следует мучить его лечением. Он ведь умирает, тетя; мы ночью слышали, как сова ухала… и он тоже наверняка ее слышал. А это для индейцев верный знак смерти.
Я посмотрела в темную глубь сарая, закусив губы. Дыхание уже стало поверхностным и свистящим, и между вздохами тянулись пугающе долгие паузы. Я снова посмотрела на Яна.
— Что индейцы делают, когда кто-то находится при смерти? Ты знаешь?
— Поют, — просто ответил племянник. — И еще шаман рисует на лице умирающего, да, и поет, чтобы душа благополучно выбралась из этого мира, чтобы ее не ухватили по дороге демоны.
Я колебалась; моя внутренняя потребность делать хоть что-нибудь вступила в противоречие с убеждением, что любые действия сейчас уже не имеют смысла. Имею ли я право лишить этого человека покоя в момент смерти? Хуже того, вправе ли я позволить ему испугаться того, что его душа потеряется где-то из-за моего вмешательства?
Ян не стал ожидать окончательного результата моих внутренний борений. Он наклонился и наскреб пальцами немного влажной земли, плюнул на нее и растер между пальцами. Не говоря ни слова, он обмакнул указательный палец в эту жижу и провел вертикальную линию посередине моего лба по переносице.
— Ян!..
— Тсс! — прошипел он, сосредоточенно хмурясь. — Да, думаю, примерно так. — Он добавил еще две линии, горизонтальные, на скулах, и волнистую на подбородке. — Примерно так, насколько я помню. Я только один раз такое видел, да то издали.
— Ян, но это же не…
— Тсс! — снова предостерег меня он, сжимая мою руку заставляя замолчать. — Иди к нему, тетя. Он тебя не испугается, он тебя уже знает, привык, ведь так?
Я стерла каплю грязи с кончика носа, чувствуя себя полно и абсолютной идиоткой. Но времени на споры у меня просто не было. Ян слегка подтолкнул меня, и я повернулась к двери сарая. Я шагнула в полутьму пустого амбара, подошла к индейцу, наклонилась над ним и прикоснулась к его руке. Кожа у него была горячая и сухая, рука висела безвольно, как тряпка.
— Ян, ты можешь поговорить с ним? Спросить его имя, объяснить, что все будет в порядке?
— Ты не должна называть его имени, тетя. Это привлечет злых духов.
Ян слегка откашлялся и произнес несколько слов на мягком щелкающем языке, причем голос у него вдруг начал выходить откуда-то из самого низа живота. Рука, которую я осторожно сжимала в своих пальцах, едва заметно шевельнулась. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я увидела, что на лице индейца отразилось легкое удивление, когда он увидел полосы грязи на моей физиономии.
— Пой, тетя, — тихо, но очень настойчиво произнес Ян. — Хотя бы «Tantum ergo», это будет немножко похоже на то, что нужно.
В конце концов, мне все равно ничего больше не оставалось. И я, чувствуя себя совершенно беспомощной, начала:
Tantum ergo, sacramentum…
Через несколько секунд мой голос окреп и я уселась на собственные голые пятки, медленно выводя слова и держа при этом индейца за руку. Его лицо расслабилось, и в глазах появилось нечто похожее на покой… ну, во всяком случае, мне так показалось.
Я много раз видела смерть — смерть от несчастных случаев, от ран на поле боя, от болезней или просто от старости, и знала, что у людей было к ней весьма разнообразное отношение — от философского или религиозного смирения до яростного, безумного протеста. Но я никогда не видела, чтобы человек умирал так, как этот краснокожий.
Он просто ждал, глядя на меня, пока я не допела до конца свою песню. Потом повернулся лицом к двери, и когда солнечный луч коснулся его, дух покинул тело, не шевельнувшее ни единой мышцей, не испустившее последнего вздоха.
Я сидела рядом с ним, застыв как неживая, держа его вялую руку, пока вдруг не заметила, что почему-то сдерживаю дыхание…
Воздух вокруг меня показался мне странно неподвижным, и время как будто бы остановилось на несколько мгновений. Но это ведь и в самом деле так, подумала я, заставив наконец себя вздохнуть. Время остановилось для этого индейца, остановилось навсегда.
* * *— Но что нам теперь полагается с ним делать?
Для нашего гостя мы уже сделать ничего не могли, так что в данный момент оставался только один вопрос: как лучше всего обойтись с его бренными останками?
