Диана Гэблдон - Чужестранка
— За твою руку.
Я взяла ее в свои, осторожно провела по искривленным пальцам, дотронувшись до шрама на тыльной стороне.
— Она выправится, уверяю тебя. Честное слово, выправится. Сейчас она кажется такой неподвижной и бесполезной, но это из-за того, что пальцы долго пробыли в лубках и кости еще не совсем срослись. Я научу тебя, как делать массаж и разные упражнения. Ты сможешь достаточно хорошо ею владеть, уверяю тебя…
Он прервал мои заверения, положив руку мне на щеку.
— Так ты считаешь… — начал он, потом замолчал и покачал головой. — Ты подумала…
Он еще раз оборвал свою речь, но тут же заговорил снова:
— Англичаночка, ты думала, что я горюю из-за негнущихся пальцев и нескольких шрамов? — Он усмехнулся. — Я, может быть, и тщеславный человек, но, надеюсь, не до такой степени.
— Но ты… — заговорила я.
Он взял мои руки в свои и поднял меня на ноги. Я потянулась к его щеке и стерла с нее единственную слезинку — маленькую теплую каплю.
— Я плакал от радости, моя англичаночка, — тихо проговорил он; медленным движением приложил ладони к моему лицу с обеих сторон. — Я благодарил Бога за то, что у меня две руки. Две руки, чтобы обнимать тебя. Помогать тебе. Любить тебя. Слава богу, что я благодаря тебе остался полноценным человеком.
Я накрыла его руки своими ладонями.
— Но как же могло быть иначе? — спросила я и тут же вспомнила палаческий набор пил и ножей, обнаруженный мной в Леохе в ящике у Битона.
И поняла, что кое о чем забыла, столкнувшись с трудным случаем. Во времена, когда не существовало антибиотиков, обычным — если не единственным — способом борьбы с заражением крови была ампутация конечности.
— О, Джейми, — сказала я и, почувствовав, как у меня задрожали колени, поспешила сесть. — Джейми, если бы я вспомнила об этом, то, возможно, сделала бы так, чтобы спасти тебе жизнь.
— А так не делают… в… твое время?
— Нет. — Я покачала головой. — Есть лекарства, останавливающие инфекцию. Потому я и не подумала. А ты?
— Я этого ожидал. Вот почему я просил, чтобы ты позволила мне умереть. Я об этом думал в промежутках между приступами, во время которых голова у меня была как в тумане, и в какой-то момент пришел к мысли, что не смогу жить калекой. Ты знаешь, ведь это случилось с Айеном.
— В самом деле? — Я была поражена. — Он мне говорил, что в него попала крупная картечь, но о подробностях не распространялся.
— Верно, и рана от картечи воспалилась. Врачи отняли ногу, чтобы уберечь Айена от заражения крови. Айен теперь в полном порядке, все уладилось. Но я видел его другим. Он оправился только благодаря Дженни. Это она поддерживает его.
Джейми вдруг улыбнулся мне застенчивой улыбкой.
— Как ты меня. Не могу уразуметь, почему женщины так поступают.
— Потому что им так нравится, — тихонько ответила я.
Он негромко рассмеялся и притянул меня к себе.
— Да, один Бог знает почему.
Мы некоторое время постояли, обнявшись. Моя голова лежала у него на груди, руки сходились у него на спине, я слышала, как сильно и громко бьется его сердце. Наконец он выпрямился и отпустил меня.
— Я хочу показать тебе одну вещь, — сказал он, открывая маленький ящичек в столе и вынимая из него сложенное письмо, которое он тут же протянул мне.
Это оказалось рекомендательное письмо от настоятеля Александра, препоручавшее шевалье Сен-Жоржу, то есть его величеству королю Якову Шотландскому, племянника настоятеля Джеймса Фрэзера в качестве ученого-языковеда и переводчика.
— Вот и место для нас, — сказал Джейми, глядя, как я складываю письмо. — А место нам скоро понадобится. Но ты помнишь, что говорила мне тогда на Крэг-на-Дун? Это правда или нет?
— Правда, — с глубоким вздохом ответила я.
Он взял у меня письмо и задумчиво похлопал им по колену.
— В таком случае, — он помахал письмом, — тут нас может подстерегать опасность.
— Может.
Джейми положил письмо обратно в ящик стола и некоторое время молча смотрел на него. Потом поднял голову, и его темно-голубые глаза встретились с моими.
— Об этом я и подумал, Клэр, — произнес он негромко. — Моя жизнь принадлежит тебе. И это ты должна решать, что нам делать и куда поехать. Во Францию, в Италию, даже обратно в Шотландию. Я отдал тебе свое сердце в ту же минуту, как впервые увидел тебя, ты держала в своих руках мое тело и мою душу, ты удержала их и спасла. Мы поедем туда, куда ты велишь.
В дверь легонько постучали, и мы отпрянули друг от друга, словно любовники, которых застали на месте преступления. Я кое-как пригладила волосы, подумав при этом, что монастырь — прекрасное убежище для исцеления, но отнюдь не романтический приют.
Брат-прислужник вошел с разрешения Джейми и водрузил на стол большую кожаную седельную сумку.
— От Макранноха из Элдридж-мэнора, — с улыбкой пояснил он. — Для леди Брох-Туарах.
Поклонившись, он удалился, оставив после себя запах моря и веяние прохлады.
Я стала развязывать кожаные ремешки — мне было очень любопытно узнать, что же такое прислал Макраннох. В сумке находились три предмета: записка без адреса и подписи, маленький пакет, адресованный Джейми, и обработанная шкура волка, крепко пахнущая дубильными снадобьями.
В записке было сказано: «Добродетельная женщина — это жемчужина великой цены, она стоит дороже рубинов».
Джейми распечатал пакет. Он держал в руке что-то маленькое и сверкающее и с недоумением глядел на волчью шкуру.
— Немного странно, англичаночка, что сэр Маркус послал тебе волчью шкуру, а мне жемчужный браслет. Может, он перепутал надписи?
Браслет выглядел очаровательно: ряд крупных неровных жемчужин, помещенных между переплетенными золотыми цепочками.
— Нет, — ответила я, любуясь браслетом. — Тут все правильно. Браслет под пару ожерелью, которое ты подарил мне на свадьбу. Он дал это ожерелье твоей матери. Ты знал об этом?
— Нет, не знал, — сказал Джейми тихо, трогая жемчужины. — Мой отец дал мне ожерелье для моей будущей жены, но не сказал, откуда оно у него.
Я вспомнила помощь сэра Маркуса в ту ночь, когда мы бесцеремонно вломились в его дом, и выражение его лица, когда мы покидали этот дом на следующий день. По лицу Джейми я видела, что и он вспоминает о баронете, который мог стать его отцом. Он взял меня за руку и закрепил браслет у меня на запястье.
— Но он же не для меня! — возразила я.
— Нет, для тебя, — твердо заявил он. — Неприлично, чтобы мужчина посылал драгоценное украшение почтенной замужней женщине, поэтому он передал браслет мне. Но предназначен он тебе. К тому же на моей руке он бы не сошелся, каким бы худым я теперь ни был.
Он поднял волчью шкуру и встряхнул ее.
— И все-таки, почему Макраннох послал тебе это?
Джейми набросил лохматую шкуру себе на плечи, и я отпрянула с громким криком. Шкура с головы волка была искусно выделана, даже вставлена пара желтых стеклянных глаз, и они злобно смотрели на меня из-за плеча Джейми.
— Уф! — невольно воскликнула я. — Глядит точно так же, как глядел живой.
Джейми повернул голову — и прямо на него уставилась оскаленная морда зверя. Он вскрикнул, скинул с себя шкуру и отшвырнул ее в другой конец комнаты.
— Господи Иисусе.
Он перекрестился.
Шкура лежала на полу, шерсть зловеще поблескивала в свете свечи.
— Что это значит, англичаночка, «глядел как живой»? Он был твоим личным другом, а? — спросил Джейми, глядя на шкуру прищуренными глазами.
И тогда я рассказала ему о том, о чем до сих пор не имела случая рассказать: о волке, о других волках, о Гекторе, о снеге, о доме, где увидела медведя, о споре с сэром Маркусом, о появлении Мурты, о коровах и о долгом ожидании на склоне холма в розоватой мгле снежной ночи, когда я не знала, жив он или умер.
Худой или нет, но грудь у него оставалась широкой, а руки теплыми и сильными. Он прижал мое лицо к своему плечу и утешал меня, пока я плакала. Я пыталась взять себя в руки, но он только крепче прижимал меня к себе и говорил мне ласковые и нежные слова, и я дала себе волю и плакала, как ребенок, до полного изнеможения.
— Перестань об этом думать, англичаночка, у меня есть для тебя маленький подарок, — сказал он, гладя меня по голове.
Я всхлипнула и вытерла нос рукавом — за неимением под рукой ничего более подходящего.
— Жаль, что мне нечего тебе подарить, — сказала я, в то время как он, стоя у кровати, что-то отыскивал среди измятых простыней.
«Наверное, ищет носовой платок», — подумала я, все еще всхлипывая.
— Если не считать таких мелочей, как моя жизнь, моя мужская суть и моя правая рука, — сказал он сухо. — Очень славные подарки, mo duinne.
Он выпрямился, держа в руке балахон послушника.
— Раздевайся.
— Что?!
