Олег Евсеев - Осеннее наваждение
P.S. Касательно нашего дела — откройтесь во всем Матвею Ильичу, уверен, он найдет способ избавить Вас от страданий, причиняемых Вам Д.
Искренне любивший Вас,
лейб-гвардии Преображенского полка
подпоручик Павел Толмачев».
Вручив письмо денщику, я строго-настрого приказал ему доставить его по известному адресу лично в руки княжны Кашиной только в том случае, коли со мною что-нибудь случится, и, успокоившись, улегся на диван, ожидая секундантов от барона. Как на грех, никто не шел, и я, незаметно для себя, задремал, еще раз переживая во сне события прошедшего дня. Ах, ежели б можно было все вернуть!
2
Подпрыгивая на ухабах в двуколке, запряженной парою пегих лошадок, мы с поручиком Сельяниновым подъехали к условленному давеча месту нашей дуэли. На коленях поручика лежал ящик с пистолетами Лепажа, сам же он, вопросительно поглядывая на меня, изредка вздыхал, очевидно тяготясь навязанной ему ролью секунданта. Можно было его понять: наказание неминуемо ждало и его, хотя что значит грядущее по сравнению с понятиями офицерской чести, братства и тем романтическим флером, который неизбежно тянется за всеми дуэлянтами и благодаря которому можно прослыть лихим задирою и искушенным бретером, не говорю уж о падких на подобного рода мужчин дамах! Увы, так уж повелось — наглый и грубый усач-повеса с неизменной дюжиной шампанского всегда более значителен для женских глаз, нежели простой скромный офицер, весь послужной список которого сводится к нескольким словам: «служил… — вышел в отставку… — умер».
— Что, Павлуша, неспокойно? — участливо спросил Сельянинов, выведя меня из полусонного состояния, в котором я пребывал с шести утра, когда он заехал за мною. — А может, замиритесь еще?
— Может быть, — отвечал я, не желая засорять, возможно, последнее свое утро словесною шелухой ненужных сейчас разговоров. — Однако, я смотрю, мы первые!
— Еще пять минут, — открыв золоченые часы, зевнул поручик. — Зная пунктуальность фон Мерка и Тыртова, думаю, сейчас подъедут.
Сойдя на сырую после недавних дождей землю, я медленно прошелся по еще недавно зеленому лужку, ныне покрытому свалявшейся пожухлой, скошенной кем-то травой. Вдалеке, за редкими деревьями, виднелось серое неспокойное зеркало Финского залива. Стало быть, здесь я могу закончить свой жизненный путь! «Не самое скверное место!» — горько усмехнулся я. Стреляться нам надо было с двенадцати шагов и до первой крови — так мне рассказал приехавший вчера вечером секундант барона штабс-капитан Тыртов. Зная вечную осторожность Августа, я вздохнул облегченно: как лицо оскорбленное и имеющее к тому же право стрелять первым, полагал я, барон должен был предложить условия гораздо более жесткие. Не сумев отвертеться от дуэли, он решил спасти если не карьеру свою, так хотя бы жизнь, ибо, например, при дуэли с шести шагов шансы мои были бы совершенно ничтожными, но и его, в случае промаха либо моего ранения — не больше.
— Павлуша, не желаешь ли водочки? — Сельянинов отхлебнул из фляжки и протянул ее мне. — Нет ничего хуже ожидания, а так — хоть согреешься.
Я решительно покачал головой: замутить хмелем и без того тяжелую после бессонницы голову мне не хотелось. Заслышав стук копыт, мы с поручиком обернулись на звук и замерли, пораженные — в приближающейся повозке, помимо возницы, сидел только Тыртов, Августа с ним не было! Молча переглянувшись с Сельяниновым, мы поспешили к штабс-капитану, лицо которого, и без того вечно мрачное, сейчас было темнее ночи.
— Господа! — сойдя с повозки, провозгласил он. — Произошло непонятное! Это черт знает что такое! За всю службу я никогда не слыхал об этаком! Да так себя даже кадеты не ведут! Вообразите — вчера мы с поручиком обо всем условились, сегодня я заезжаю за ним — а его нет!
— Как — нет?! — фальцетом вырвалось у меня.
— Как, как… А вот так, — недовольно пробурчал Тыртов. — Спрашиваю у денщика, дескать, где барон, так он знаете, что ответил? Мол, ночью вышел из комнаты вместе с каким-то штатским и с тех пор не возвращался! Каково? А?
— Господин штабс-капитан, не желаете водочки по случаю, так сказать? — вмиг приободрился Сельянинов. — Нет фон Мерка — и слава Богу! Авось еще устным выговором отделаемся!
— Что? Водки? Нет, благодарю, — растерянно отмахнулся Тыртов, все никак, очевидно, не придя в себя от такого школярства барона. — А, впрочем!.. — и, приняв флягу из рук поручика, сделал пару богатырских глотков. Крякнув, он повеселел, и, взяв нас под локти, повел в сторону леска. — Господа, коли так вышло, давайте обговорим все. От пощечины отвертеться не удастся — вы, подпоручик, — Тыртов неодобрительно глянул на меня, — постарались на славу, устроив спектакль разве что не на плацу! Далее предлагаю сделать так: вызов действительно был, но, ввиду трусости барона, дуэль не состоялась. Правда? Правда! А дальше устраиваем ему суд чести и гоним из полка к чертовой матери! Пишем командиру полка рапорт, о том, что уличенный в трусости поручик вызвал Толмачева на дуэль, но явиться на нее не изволил, что только доказывает правоту Толмачева. Уверяю вас, господа, дело замнут — кому охота ворошить мутную историю с офицером, опозорившим имя гвардейца Преображенского полка! Сельянинов скорее всего прав — наверняка отделаемся выговорами. С остальными офицерами я договорюсь сам. По рукам, господа?
— По рукам! — хлопнул пятернею по ладони Тыртова Сельянинов.
Я с минуту колебался. С одной стороны, ошельмовать Августа, упрекая его в трусости в момент, когда он ее не проявлял, да к тому же совершенно переиначить истинную подоплеку всего дела, было бы непорядочно по отношению к нему. Но, коли глянуть на происшедшее иначе, он действительно струсил, правда, позднее, но сути это уже не меняло, да еще своим согласием я фактически спасал от неизбежного сурового наказания двух вовлеченных в наши разбирательства офицеров, себя и Полину.
— Я согласен, господа! — опустил я свою ладонь на ладонь Сельянинова, и мы скрепили наш договор рукопожатиями.
— А что, не спрыснуть ли нам это дело? — подмигивая сразу обоим, довольный таким исходом, спросил поручик. — Я знаю неподалеку уютный трактирчик, а какого там подают поросенка — так и не опишешь!
— Спрыснуть — это дело хорошее, — одобрительно прогудел, глядя на меня, Тыртов. — Толмачев, с вас причитается. Вывернуться сухим из этакой мути — да вы просто везунчик! И честь при вас, и жизнь, и по службе все в порядке! Поручик, прячьте свои Лепажи до лучших времен — они нам больше сегодня не понадобятся!
