Виктория Холт - Гордость Павлина
Я стояла, закрыв лицо руками. Папа умоляюще сказал: «Не при Джессике, пожалуйста, Дороти». А она ответила: «Почему же? Она скоро узнает. Все узнают, кто проиграл целое состояние… и мое тоже». Я смотрела, как дама червей корчится в огне. Потом мама ушла, а мы с папой остались вдвоем.
Не знаю, почему я тебе все это рассказываю, это не относится к делу. Но я хочу, Опал, чтобы ты что-нибудь узнала обо мне, о нашей жизни. Я не хочу быть только именем для тебя. Может быть, ты сможешь понять, почему все это случилось со мной. Я пишу об этом, потому что сцена в папином кабинете была только началом, и если бы мы не вынуждены были продать Оукланд Холл, то ничего бы не произошло. Вскоре подобные сцены стали повторяться. И всегда из-за денег. Деньги были нужны, чтобы уплатить за то и за это, а их не было. Я знала, что папа неправ. Эта дьявольская семейная черта была в характере отца. Он бывало рассказывал мне об этом в нашей длинной галерее, где показывал портреты своих предков и объяснял, почему они известны. Джоффри, который родился триста лет тому назад, почти разорил нас. Затем был Джеймс, некто вроде пирата. Он захватил сокровища испанского галеона, и мы разбогатели вновь. Следующим был Чарльз, который продолжал увлекаться азартными играми. Это было во времена короля Карла Первого, затем началась война. Наш род, конечно, поддерживал короля, однако умудрился каким-то образом пережить эпоху содружества до прихода Реставрации, после чего за лояльность по отношению к монархии мы получили много земель, денег и наград. В течение ста лет наш род благоденствовал до появления Генри Клэверинга, приятеля принца Уэльского, величайшего картежника, денди и мота. Семья уже не смогла оправиться от его расточительства, хотя и пыталась сделать что-нибудь. Но дедушка унаследовал эту семейную слабость, а затем и отец. Оукланд не смог выдержать двух поколений картежников. Единственным выходом стала продажа Оукланд Холла. В то время мне было шестнадцать лет. Все это было так тягостно. Отец ужасно страдал, я боялась за его жизнь. Маме было очень горько, мы вынуждены были продать не только дом, но и многое из наиболее ценного в нем. Прекрасные гобелены, серебро, мебель. Затем мы переехали в Дауэр Хауз. Это красивый дом. Ксавье постоянно напоминал об этом, но мама не слушала его и без конца жаловалась. Все было плохо, и я ненавидела те упреки, которыми она досаждала папе.
Казалось, мы все переменились. Ксавье стал еще сдержаннее. Он не упрекал отца, но был потрясен. У нас оставалась одна ферма, и он управлял ею, но все это отличалось от огромного поместья, принадлежавшего нам прежде. Мириам было пятнадцать, с ней занималась мама, потому что гувернантку отпустили. Меня считали достаточно взрослой, чтобы освободить от уроков. Мама сказала, что мы должны помогать на кухне консервировать фрукты и овощи, мы должны были научиться быть полезными, потому что мужья, за которых мы могли выйти теперь, весьма отличались от тех, на которых мы рассчитывали бы, если бы не беспомощность отца. Мириам подхватывала мамины упреки. Я же — никогда. Мне было понятно то побуждение, то неодолимое влечение, которое владело им. Меня тоже влекло, но не к картам, а к жизни. Я была очень импульсивной, сначала действовала, а потом уже обдумывала свой поступок. Я надеюсь, дорогая Опал, что ты будешь другой, ведь это может принести только неприятности. Купил Оукланд мистер Бен Хенникер, составивший себе состояние в Австралии. Это был приветливый человек. Однажды он посетил нас в Дауэр Хаузе. Я никогда не забуду этот день. Мадди провела его в гостиную, где мы пили чай.
— Мадам, — обратился он к маме, — так как мы соседи, то я подумал, что мы должны ближе познакомиться. На следующей неделе у меня будет небольшой прием друзей. Может быть, вы присоединитесь к нам?
Мама могла заморозить человека одним взглядом, эту привычку она использовала в разговоре со слугами, что всегда срабатывало как в Оукланд Холле, так и в Дауэр Хаузе. Никто из слуг не смел забывать, что мы Клэверинги, каким бы ничтожным ни было наше состояние.
— Прием, мистер Хенникер? — произнесла она, как будто разговор шел о римской оргии.
— Боюсь, об этом не может быть речи. Мои дочери еще не выезжают и, кроме того, мы будем заняты в тот день, о котором вы упоминали.
Я сказала:
— Я могу пойти, мама.
От маминого взгляда слова застыли на моих губах.
— Ты не пойдешь, Джессика, — холодно сказала она.
Лицо Бена Хенникера стало малиновым от ярости. Он сказал:
— Я понимаю, мадам, что вы заняты на следующей неделе, и так будет всегда, когда я буду иметь дерзость пригласить вас. Не бойтесь. Вы в безопасности… Вы и ваша семья. Вас никогда не пригласят в Оукланд Холл, пока дом принадлежит мне.
Затем он вышел.
Я очень рассердилась на маму за ее грубость: ведь, в конце концов, он пытался проявить дружелюбие. Мне казалось абсурдным оскорбить его только потому, что он купил Оукланд. Мы же сами искали покупателя.
Я выскользнула из комнаты и побежала за ним. Он уже почти дошел до поворота, когда я остановила его.
— Я хотела сказать, как мне жаль, — задыхаясь сказала я. — Мне стыдно, что мама так говорила с вами. Надеюсь, вы не будете плохо думать обо всех нас.
Его бешеные голубые глаза блестели от ярости, но постепенно, глядя на меня, он начал успокаиваться и даже улыбнулся.
— Нет, подумайте только, — сказал он. — Я думаю, это маленькая мисс Клэверинг.
— Я Джессика.
— Вы не похожи на свою мать, и это самый приятный комплимент, который я могу вам сказать.
— У нее тоже есть хорошие черты, но их трудно распознать, — выступила я на защиту мамы.
Он начал смеяться, и в его смехе было что-то такое, отчего нельзя было не присоединиться к нему.
Затем он сказал:
— Мне нравится, что вы побежали за мной. Вы хорошая девушка, мисс Джессика. Вы должны прийти навестить меня в вашем старом доме. Как насчет этого? — он чуть не захлебнулся от смеха. — В конце концов, она говорила только за себя, а вы приходите познакомиться с моими друзьями. Некоторые из них неплохие люди. Это откроет вам глаза, мисс Джессика. Мне кажется, вы всю жизнь жили в клетке. Сколько вам лет?
Я сказала ему, что мне семнадцать.
— Прекрасный возраст; вы, вероятно, уже мечтаете о приключениях? Навещайте иногда меня… конечно, если вы считаете это возможным. Не кажется ли вам, что жизнь, которую вы ведете, довольно скучна?
