Корделия Биддл - Ветер перемен
«Я готов ко всему», – пел корабль, устремляясь вперед через океан, смело рассекая носом волны, набегавшие на него, непрерывной чередой от берегов Испании, Ирландии или Португалии, а может быть, от темного и таинственного континента Африка. Судно взлетало, опускалось, кидалось в сторону, его водило в создаваемых им самим водяных струях, и вместе с ним кренились стюарды, убиравшие посуду после ленча, кондитеры, замешивавшие тесто к ужину, повара, сушившие свои медные котелки, прачки у каландров, команда кочегаров, поддерживавшая огонь в топках.
– Та-ра-ра – рамп-та-ра… – напевала Юджиния. В ее голове чистым колокольчиком отдавались звуки вальса. – Та-ра… ра-ра… – «До чего же приятно кружиться по комнате!» Она посматривала на свое отражение в зеркале после каждого оборота. Белая юбка вскользь задевала за персикового цвета легкое кресло, касалась столбиков кровати и витых ножек письменного стола.
– Та-ра, та-ра… – Юджиния кружила мимо гардероба, двери в ванную, мимо сундуков, поставленных один на другой, вокруг стола и кресла, а отсвет моря продолжал впрыгивать в окна, набрасываться на ее серьги, ожерелье, браслеты, заставляя их искриться множеством серебристо-золотых точечек.
Неожиданно Юджиния подумала о том, что делает, и остановилась, оглянувшись вокруг, словно ее захватили за неподобающим занятием.
– Боже! – рассмеялась она, чтобы скрыть смущение. – Больше это не повторится!
Сделавшись вновь серьезной дамой, Юджиния расстегнула остальные пуговицы, перешагнула через спустившееся на пол платье, бросила его на кресло, потом подошла к письменному столу, из тайничка вытащила дневник и взяла ручку и чернильницу. «Буду обязательной, как ребенок, – решила она. – Буду осмотрительной и смиренной». Оставшись в сорочке и чулках, Юджиния начала писать.
25 июля 1903 года, где-то у берегов Новой Англии.
Мы вышли в море! Наконец-то, наконец-то вышли в море! Больше никаких канатов. Никаких свай. Никаких фарватеров. Никаких гаваней и сам знаешь кого!
Когда мы двинулись, в голове у меня мелькало столько мыслей! Я наклонилась над морем и представила себе свою комнату на Честнат-стрит, птичек, которых слышала каждое утро, людей, которых видела, когда они приходили на работу: возчика, привозившего овощи, его старую собаку, лошадку, судомойку из соседнего дома, ребенка с парализованными ногами.
Я представила себя маленькой девочкой, стоящей у полукруглого окна под крышей в доме бабушки в Мэне и вглядывающейся в голубые зовущие дали. Потом я вспоминала день, когда старая миссис Ривз заметила меня и сказала бабушке, что я похожа на думающего о побеге арестанта.
Но я все равно продолжала, прячась, проводить там время в мечтаниях. Интересно, знала ли об этом бабушка?.. Если и знала, она ни разу меня не остановила.
На сегодня хватит. Нужно бежать посмотреть на Поля. Бедняжка пропустил наш выход в море. Прю с ложечки напоила его теплым молоком и уложила вздремнуть. (Могу себе представить, как раскудахтались бы по этому поводу немецкие фрейлины!) Прю – чудесная девушка. Она обладает мужеством. Тем, чего не хватает нам! Мне в том числе!
Прежде чем закрыть дневник, один стишок – многие годы я не вспоминала его! Но он вспомнился мне на палубе.
Будь птицей, что в небесной сини
Замедлив лет,
Зрит лик зияющей пустыни,
Но все ж, крылатая, пост.
В. Гюго
и Ю.
Юджиния не упоминала о Джордже, ни словом не обмолвилась о празднике, Бекмане или Турке. Не столько из стремления спрятаться от правды, сколько из страха посмотреть ей в лицо. Как посоветовала бы бабушка: «Есть вещи, Юджиния, о которых лучше помолчать».
Пряча дневник на место, Юджиния вдруг вспомнила с екнувшим сердцем: «Олив! Я совсем забыла про Олив! Она ведь могла бы начать распаковываться, пока я хожу к Полю».
Юджиния нажала на звонок у двери, и почти тут же появилась Олив, постучав в дверь, когда хозяйка не успела даже накинуть пеньюар. «Где они прячутся? – удивилась Юджиния. – Это какая-то магия. Все эти слуги: целая сотня, включая машинную команду, но я никого из них не вижу, пока не позвоню».
Распорядилась она быстро, это было просто – Юджиния была хозяйкой дома с восемнадцатилетнего возраста:
– Олив, начни-ка распаковывать мои чемоданы… Те, которые только что принесли. Вечерние платья могут подождать, я думаю… Кроме того, которое я надену сегодня вечером.
Но вот дневные платья и соломенные шляпы будут нужны мне все. Однако шелковые капоры не трогай, пусть лежат в коробках. Они не понадобятся до нашей первой остановки. И, конечно, все шерстяное нужно спрятать в кипарисовый шкаф.
Преданная Олив наклонила голову.
– Я уже взяла на себя смелость, мадам, – прошептала она. Олив не сказала, что шкаф в каюте меньше, чем в доме хозяйки на Честнат-стрит, и что часть нарядов ей пришлось спрятать у себя в крошечной каютке. Олив с гордостью считала себя самой лучшей горничной своей леди. Могут говорить что угодно о нынешней моде на француженок, но всем своим расчетливым шотландским сердцем Олив знала, что может утереть нос любой глупой девчонке-иностранке, когда дело доходит до шитья, глаженья или необходимости услужить хозяйке.
– Да, вот еще что, Олив, – Юджиния нерешительно помедлила, еще раз подумав, что она хочет сказать. – Для сегодняшнего вечера шелковое лиловое. Посмотрим, выглядит ли оно особенно хорошо. Мне хочется, чтобы мой муж…
«Боже, – подумала Юджиния, – что я говорю? Да еще прислуге! Это все океан, – улыбнулась она. – И вся эта безумная компания».
– …И на этом все. – Юджиния вновь заговорила привычным тоном гранд-дамы и вышла из комнаты.
Направляясь быстрым шагом к детским комнатам, Юджиния мысленно сочиняла такое продолжение записей в своем дневнике:
«…Оркестр заиграл «Далеко, далеко», и я стояла у перил, пока Ньюпорт и все побережье не стали одной, едва различимой черточкой, исчезнувшей, подобно клубам дыма. Потом сопровождавшие нас суда поменьше стали отставать, и мы остались одни, и уже ничего не могло сказать, откуда мы идем или куда направляемся.
Мы здесь в таком же одиночестве, как я была все свои дни после рождения на свет, и я чувствую себя счастливее, чем видела себя в самых смелых мечтах!»
Закрывшись в кабинете, Джордж решил налить себе чуточку бренди, прежде чем они приступили к работе с Бекманом. «Черт бы его побрал, – подумал Джордж, – почему бы не подождать со всем этим до завтра? Зачем портить наш первый день в море? И вообще, с какой стати с нами Бекман? Это был пренеприятнейший сюрприз. Положиться на отца и ждать, пока в последнюю минуту он сделает тебе такой подарочек. Из-за этого мы, к тому же, поссорились с Джини. Чуть было не испортили отплытие».
