Джулиус Лестер - Улыбка любви
Джесси остановилась около стола.
— Похоже, ты проводишь здесь много времени?
Он кивнул:
— Больше чем много.
— И никто не знает об этом доме? Даже твои родственники?
— Тем более мои родственники. Диллон вошел в кухню и, присев на краешек стола, посмотрел на Джесси.
— Ты слышала, что вчера говорила моя мать? Она хочет, чтобы я поскорее женился и у нее появились еще внуки.
— Ты можешь просто сказать ей "нет", — предложила Джесси.
— В том-то и дело, что не могу. Я хочу жениться и хочу иметь детей. Но я хочу, чтобы их воспитывала моя жена. Я не хочу создавать семью в доме, где властвует моя мать.
— Я уверена, что твоя жена это оценит. Диллон пристально посмотрел ей в глаза, давая понять, что следующие его слова относятся только к Джесси, и ни к кому больше.
— Я надеюсь.
Джесси показалось, что буквально за секунду воздух в кухне раскалился. Она отбросила назад упавшие ей на лицо волосы. Нужно было понять, что он имеет в виду. Не хочет же он в самом деле, чтобы она стала матерью его детей? Видимо, это шутка.
Несколько успокоенная такой мыслью, она подошла к холодильнику и открыла его. Ничего не видя, Джесси смотрела перед собой, радуясь холодному воздуху.
— Давай сделаем бифштексы.
— Ты хочешь?
— Да.
Диллон встал сзади, глядя в холодильник поверх ее плеча.
— Вон там. — Провел рукой по плечу, с которого сполз свитер. — Мне кажется, этот свитер сам способен совершать осмысленные действия.
— В отличие от тебя.
Она отстранилась, решив оставить Диллона в одиночестве созерцать содержимое холодильника. Но у стола остановилась. С безопасного расстояния она наблюдала, как Диллон извлекал из холодильника бифштексы. Поставив их разогреваться на медленный огонь, он повернулся к ней и тихо спросил:
— Я тебя обидел? Когда прикоснулся к тебе?
— Нет.
— Джесси, я не пытаюсь скрыть, что ты мне нравишься.
— Верно, не пытаешься. — Она оперлась руками на стол позади себя.
— Ты даже не представляешь, как сейчас прекрасна. Ты очень соблазнительна, когда стоишь так, как сейчас.
Ничуть не смутившись, Джесси подняла голову, и ее волосы рассыпались по плечам.
— Ты привез меня сюда, чтобы соблазнить?
— Я очень хочу тебя и уже говорил об этом. Но не прикоснусь к тебе, пока ты сама этого не захочешь.
— Мне нужно быть в Остине самое позднее в воскресенье вечером.
— Значит, у нас еще есть три дня.
— Меньше сорока восьми часов, — поправила его Джесси. — Этого времени недостаточно даже для того, чтобы завязать хорошее знакомство. Уж не говоря о настоящей привязанности.
— Но ведь надо когда-нибудь начинать, Джесси.
— Я… — Она едва не сказала, что никогда в жизни не была с мужчиной. Ни с одним мужчиной. Вместо этого выпрямилась и с вызовом подняла голову. — Нет. Ни для одного мужчины я не буду женщиной на одну ночь. Даже для тебя. — Конец фразы она произнесла уже на пороге кухни. За дверью была свобода. Бешено стучавшее сердце говорило ей: надо спешить. Но пока она непослушными руками пыталась открыть незнакомый замок, Диллон схватил ее за плечи.
— Джесси, подожди. — Он притянул ее к себе, прижав спиной к груди.
— Пусти меня!
— Прости. Мне не следовало начинать, — ласково сказал он, обвивая ее талию руками. — Обещаю, больше этого не повторится.
— Ты не понимаешь!
— Я понимаю. — Он коснулся щекой ее волос, губами виска. — Джесси, я привез тебя сюда не для того, чтобы соблазнять. — Он крепко держал ее до тех пор, пока она не перестала сопротивляться. — Я хотел быть с тобой, и надо было не дать тебе уехать. Но веришь ты или нет, я просто хотел с тобой поговорить.
— Поговорить?
Он едва заметно кивнул.
— Но я совершенно теряю голову. Так я не поступал никогда в жизни. — Он еще сильнее сжал ее запястья и повернул к себе. — Если я пообещаю вести себя как монах, ты согласишься вернуться на кухню и пообедать со мной?
— Как монах? — Она не смогла сдержать улыбку, представив Диллона монахом. Он улыбнулся вместе с ней.
— У меня очень хорошее воображение. Джесси рассмеялась:
— Это я уже поняла.
Когда они покончили с обедом, состоявшим из бифштекса с жареным картофелем и кукурузного хлеба с маслом, над горизонтом был виден только самый краешек солнца. Беседа за обедом помогла Джесси узнать Диллона намного лучше. Они беседовали обо всем: от политики до бедности. В конце концов разговор зашел о семейных отношениях. Эта тема была ей хорошо знакома — дома Джесси всегда сравнивали с сестрой.
— Мама сравнивала меня с ней из самых лучших побуждений, — сказала Джесси печально, продолжая разговор. Они убирали со стола, составляя посуду в раковину и пряча в холодильник остатки еды. — У матерей всегда самые лучшие намерения, но все можно испортить одним-единственным словом.
— А ты когда-нибудь разговаривала об этом со своей матерью?
Диллон наполнил раковину горячей водой и насыпал туда порошок. Джесси выбросила из тарелок объедки и сложила посуду в раковину.
— Один раз. Несколько лет назад. Она ничего не помнит, но допускает, что могла так сказать. Она сказала тогда, что Ребекка хорошая, а я — непокорная. Потом она потрепала меня по щеке и улыбнулась. А делать так нельзя было ни в коем случае.
— Несомненно, ты еще не понимала, что обозначает слово «непокорная».
— Тогда мне было четыре года, и я, конечно, не понимала. Но слово казалось слишком длинным и глупым, чтобы обозначать что-нибудь хорошее. Ты будешь мыть или ополаскивать?
— Как пожелает дама.
— Тогда я буду ополаскивать. — Она встала ко второй раковине. — Ты знаешь, до того дня я считала себя хорошей девочкой. По крайней мере старалась ею быть. После же стала вести себя вызывающе и позволяла себе многое.
— Могу поспорить, ты была террористкой.
— Да, — со смехом призналась Джесси. — Наверное.
Она отчетливо вспомнила, словно это было только вчера, как она спросила у старшего брата Хоустона, что значит «непокорный». После нескольких безуспешных попыток объяснить, он показал на щенка. Счастливый и неуклюжий, он повсюду семенил за ними. Когда они на него посмотрели, он присел, наделал на полу лужу и побежал, оставляя за собой мокрые следы. Ей тогда очень понравился этот пример.
— Выяснив, что значит «непокорный», я поняла, что это описание ко мне очень подходит. Иногда я даже была рада, что не такая, какой меня хотели видеть родители. Бедная Ребекка. Я приобрела свободу, а она ответственность.
— Ей это не нравилось?
— Иногда. Ребекка на самом деле очень мягкая и добрая. Она всегда была готова жертвовать собой, и это делало ее очень уязвимой. Мне приходилось заботиться о ней, поскольку сама о себе позаботиться она не могла. Она была мамой для всех, а я для нее.
