Камиль Лемонье - Самец
Они направились через лес по тропе, которая сокращала расстояние. Мох покрывал корни деревьев глянцевитым бархатом. Слева и справа кусты простирали свои зеленые занавески, бледневшие в глубине леса, прозрачные, как вода. А над их головами ветви, сплетаясь, соткали легкий сводчатый покров, сквозь отверстия которого просачивался каплями свет солнца. От сырой земли поднималась прохлада. Местами кусты так тесно росли, что, казалось, заграждали Тропинку. Тогда приходилось раздвигать ветви, и Жермена испытывала сладкое ощущение от ласкающего трепетания листьев. В крови ее разливалась томная нега, и тело вздрагивало, как от сладких прикосновений. Порхавшие птицы двигали гибкие сучья. Бесшумно взмахивали крылья в тени. И эта нежность влюбленных птиц присоединялась к широкой радости шумевшей в дневном весеннем блистании земли. Всюду носилась сладость страсти. Ростки дышали острым ароматом бродящих соков; стремление слиться в объятиях сближало ветви. И Селина с Жерменой замолкли, задыхаясь от трепета, разливавшегося во всем их существе. Позади раздавался порой голос отставшей фермерши, которая кричала им, чтобы они подождали ее. Они замедляли шаг, не отвечая.
Тропинка вела в поле. Там они раскрыли свои зонты, и эти два коричневых пятна из альпага колебались над высокою рожью, среди роскоши голубого пространства. Легкое дуновение ветра сметало пыль по земле небольшими клубами, которые таяли в полях, усеянных пшеницей. Они вбирали полной грудью это нежное дыхание ветра или слегка распрямляли руки. Равнина пылала, как раскаленная печь, и этот зной залил им щеки широким румянцем. Они шли рядом, и глаза их ослеплял яркий свет.
Вдали горизонт, казалось, утопал в пыли. Одной рукой Жермена подобрала свое черное шелковое платье, на которое спадали края кофточки. Нижняя белая накрахмаленная юбка ударялась при каждом шаге о каблуки башмаков. Она шла, и солнце ложилось отблеском на ее кофточку, тесно облегавшую округлость форм ее груди. На голове у нее сидела соломенная шляпа, украшенная множеством цветов. На Селине было серое шелковое платье, которое резко выделялось рядом с черным нарядом дочери фермера Гюлотта.
И вот неожиданно для них донеслась музыка с бала вместе с отдаленным гулом голосов. Их обеих охватила веселость. Они ускорили шаги, и через короткое время очутились на площади в толпе.
Знакомые окликали их по именам. Их обступили с разных сторон. Сыновья фермеров приглашали их на танцы. И они проходили среди кучек, смеясь, что стали предметом вниманья.
Фермер Шампиньи, стоя у своих дверей, видел издалека, как они шли. Он подошел к ним и пригласил к себе.
— Надеюсь, От куска торта со стаканом чего-нибудь такого вы не откажетесь, — говорил он, пропуская их вперед.
В то же время пришла фермерша с дочкой Зоей. Они уже протанцевали одно отделение и шли теперь выпить кофе.
— Следует только хорошенько подкрепиться, — проговорила госпожа Шампиньи, маленькая толстенькая, вечно смеющаяся женщина.
— Для танцев нужны тоже и ноги. Правду ли я говорю?
Она говорила им любезности, находила их обеих прелестными, глядела на них с восхищеньем, склонив голову, восторженно прихлопывала руками и потом перешла к своей Зое, которой скоро должно было исполниться девятнадцать лет, — самая чудная пора молодости. И Зоя, отведя немного в сторону Селину с Жерменой, рассказала им, что она два раза протанцевала с сыном Мортье, — с сыном фермера с «Большого-Поля», в двух милях отсюда.
Ее кавалер был студентом медицинского факультета, но на каникулы приехал к отцу. И много, ужасно много было смеха, когда толпа притиснула их одно время друг к другу, так что они не могли даже двинуться. После того, все отправились в нижний этаж, где Шампиньи принимали гостей. Там на покрытом белой скатертью столе стоял огромный рисовый торт с коркой шафранного цвета. Фермерша погрузила в него нож и нарезала несколько кусков. Каждый взял по куску, который ему больше приходился по вкусу. Толстая девка с фермы вошла в комнату и, проговорив с широкой на лице улыбкой «Здравствуйте, господа», поставила на стол кофейник; из горлышка вылетал буроватый ароматный пар цикория.
— Еще чашечку, пожалуйста! Кусочек торта, — повторяла при каждом случае фермерша.
— Нет, спасибо. Достаточно. Меня и так разнесло, — говорила жена фермера Малуэна.
— Полноте, что вы! Не откажите.
— Ну, уж разве еще одну самую маленькую чашечку, — ради вас. Вот-вот… Достаточно. Спасибо вам.
И госпожа Шампиньи продолжала, обращаясь к Селине и Жермене:
— Вам, видно, не нравится торт, что вы не кушаете? Что ты сидишь так, муженек, угостил бы барышень! Если бы вместо нас, стариков, были молодые люди, вы бы тогда уж кушали с охотой…
— О, еще бы, — сказала, смеясь, Селина.
— Видите вот ведь, что значит возраст! И Зоя будет скоро то же говорить! Она такая же станет, как и все девушки! Что же вы? Еще чашечку, пожалуйста!
Тарелки снова протягивались, и новые куски торта отягчали желудки. Завязался разговор о телятах, поросятах, об урожае. Запах навоза со двора проходил через открытые окошки, и слышалось мычание коров в хлевах. Снаружи доносился шум деревенского веселья и крики «ура». Малуэны и Жермена вышли. Шампиньи провожали их.
Мельник Изар, к несчастью, тоже находился у своих дверей. Надо было зайти и к нему, как и к Шампиньи. Он оставался один в доме, но это ничего не значило. Он послал слугу за своими дочерьми, которые находились у Ронфлеттов.
Изар был вдовец. Продолжая говорить, он растворял перед ними двери зала, обитого под бархат обоями, тиснеными золотом. Зеркало в резной рамке стояло на камине. Бархатные, покрытые белыми чехлами кресла стояли вокруг стола с точеными ножками и мраморной столешницей. По полу расстилался ковер из мягкой шерсти с красными розочками. Мельник оставил их на время одних любоваться этой роскошью и, несколько времени спустя, снова появился с двумя бутылками в руках. Женщины стали отказываться. Ведь только что им пришлось выпить кофе с ликером. Вино перевернуло бы им весь желудок.
— Ну, ну!.. Лишний стаканчик не принесет никакого вреда, ради праздника, — возражал Изар. И потом вы будете все время в компании. Я велел позвать моих племянников!
Он весело подмигнул в сторону девушек. Бутылки опустошались. Тарелки с конфетами переходили беспрерывно из рук в руки. Слышалось сухое хрустенье зубов, разжевывавших твердые пряники. Шампиньи смаковал вино, прищелкивая языком. Мельник самодовольно поглядывал на него и, удовлетворенно встряхивая головой, замечал: «Так, так…»
Шум шагов раздался по коридору, и почти в то же время отворилась дверь. Это были Дочки мельника, они пришли со своими двоюродными братьями. Последних было трое. Двое из них были мельниками на мельнице папаши Изара, а третий — чиновником городской экспедиции. Пришедших представили. Жермена и Селина встали, обменялись рукопожатиями с новыми знакомыми, и все поместились вокруг стола на плетеных стульях, за которыми пришлось сходить в соседнюю комнату. Изар то и дело приносил бутылки под мышками. Молодые люди, со своей стороны, угощали женщин, и пробки хлопали одна за другой, вылетая с треском из бутылок. Возвратившиеся с бала племянники Изара рассказывали, как они там забавлялись. Случилось, что дочка купца Эрбо упала в самый разгар кадрили и увлекла за собой своего кавалера. Остальные пары повалились на них, так что нагромоздилась огромная куча, и было очень смешно смотреть. Они намекали друг дружке еще на кое-какие штуки и перемигивались между собой двусмысленными улыбками. Чиновник, напротив, относился с пренебрежением к этому вульгарному веселью. В городе были женщины почище и получше, чем эти дородные девчонки. И к тому же девушки в деревне совершенно не умели танцевать вальса. И он сделал вид разочарованного и пресыщенного человека, изведавшего более утонченные удовольствия. Жермена рассеянно слушала. Ее томило нетерпение. Это продолжительное сиденье на одном месте ее одуряло. Ее щеки зарделись румянцем.
