Джорджетт Хейер - Смятение чувств
Быстрое рукопожатие – и он исчез за дверью, огорчаясь от одного вида перекошенного лица Адама, но, как он позже признался своей супруге, не считая это дело безнадежным.
А на следующий день, после бессонно проведенной ночи, Адам написал мистеру Шоли, что принимает приглашение посетить его дом. Два дня спустя в наемном экипаже он отправился на Рассел-сквер «отобедать чем Бог послал».
Свидание было назначено на шесть часов. Виконт сначала решил, что следует явиться в дневном туалете, позднее его стали одолевать сомнения, и в результате он выбрал фрак, белый жилет, черные панталоны и шелковые чулки, составившие безупречный вечерний наряд. Возможно, он находил себя одетым чересчур парадно, но слишком будничная одежда, как он подозревал, могла быть воспринята как знак неуважения.
Потребовалось немало времени, чтобы добраться до Рассел-сквер, улицы сравнительно новой, появившейся на месте Бедфорд-Хаус четырнадцать лет назад, когда там снесли герцогский особняк. У Адама сохранились смутные воспоминания о том", как его ребенком привозили в Бедфорд-Хаус, но, пока кляча медленно тащилась по булыжникам, ему, в его подавленном настроении, казалось, что его увозят к черту на рога. Однако когда он, наконец, прибыл на место, то был приятно удивлен размерами и стилем новых застроек на площади. Она занимала довольно обширное пространство и была почти сплошь окружена кирпичными домами, достаточно внушительными, чтобы агенты по продаже недвижимости могли рекламировать их как «особняки, о которых мечтают». В центре находился огражденный сквер с несколькими живописно растущими деревьями, кустарником и огромной статуей человека, опершегося на плуг.
Заплатив извозчику, Адам по низким ступенькам поднялся к парадной двери дома мистера Шоли. Она распахнулась настежь, едва он успел поднести руку к массивному бронзовому молоточку, и его с поклонами пригласили в дом те, кто на первый взгляд показались ему взводом лакеев. На самом деле их было четверо, помимо дворецкого, куда более величавого, чем, его собственный, в Фонтли, проводившего его вверх по устланной малиновым ковром лестнице в гостиную на первом этаже и звучно объявившего о его прибытии.
Еще не истекло светлое время суток, но, хотя шторы на окнах не были задернуты, свечи горели и в великолепной хрустальной люстре, висевшей под потолком, и во всех настенных канделябрах. Мириады светящихся точек на какой-то момент ослепили Адама. У него возникло ощущение сумбурного сверкания, перемежавшегося с желтым атласом, позолоченными зеркалами, стульями и рамами картин, прежде чем его вниманием завладел хозяин, который устремился ему навстречу, выставив вперед руку, с многоречивым приветствием на устах.
– Заходите, милорд, заходите! – проговорил он радушно. – Я сердечно рад, что имею честь принимать вас, да к тому же точно в назначенное время, на что я и не надеялся после того нагоняя, который получил от своих дам здесь за то, что пригласил вас на обед к такому раннему часу! Да, да, я знаю, это не по-светски – обедать раньше восьми, но, надеюсь, вы нас простите. Дело в том, что, когда обед задерживают, я просто изнемогаю от голода. Однако не знаю, когда еще был так потрясен! Подумать только, ваша светлость приехал в наемном экипаже! Да если бы вы только сообщили мне, что не привезли в город своей карету, я бы послал за вами свою собственную! Ну уж обратно к «Фентону» вы не поедете на извозчике – это я вам обещаю! Эй, Баттербанк! Отправь кого-нибудь на конюшню сказать, что позднее нам понадобится экипаж!
– Глубокоуважаемый сэр, вы очень любезны, но, уверяю вас, в этом нет необходимости! – сказал Адам. – Прошу вас, не гоняйте из-за меня кучера!
Его возражение было отвергнуто, мистер Шоли заметил, что все его слуги, похоже, прижились у яслей и кормушек, а было бы лучше, чтобы они занялись каким-нибудь делом.
До этого момента внушительная фигура Шоли заслоняла от взора Адама двух других обитателей комнаты, но теперь он, вспомнил о своих обязанностях хозяина и повернулся, чтобы сделать необходимые представления. Сделал он это в своей манере, сказав:
– Итак, это наша миссис Кворли-Бикс, милорд, а это – моя дочь!
Женщина с угловатыми манерами вышла вперед, протянув руку и произнеся голосом, выражающим непомерный восторг:
– Лорд Линтон! Как поживаете? Кажется, я прежде не имела удовольствия вас видеть, но наверняка узнала бы благодаря сходству с вашей любезной матушкой!
Адам пожал ей руку, отвечая с какой-то машинальной учтивостью. Он с радостью осознал, что интуиция не подвела его, когда побудила явиться во фраке. На миссис Кворли-Бикс было платье из лиловой тафты, с низким вырезом, со шлейфом и отделанное многочисленными лентами. Ее голову увенчивал тюрбан, на руках были лайковые перчатки, а помимо ридикюля, она держала веер.
Молодая дама, которая густо залилась краской и сделала легкий реверанс, когда взор Адама обратился на нее, была наряжена еще богаче, потому что, хотя платье из узорчатого французского муслина вполне соответствовало ее годам, оно настолько изобиловало кружевами, что из-под них видна была лишь очень малая его часть. Нитка изумительно красивого жемчуга охватывала ее горло; жемчужные серьги, несколько длинноватые для короткой шеи, свисали из ее ушей; несколько сверкающих браслетов украшали каждое запястье; и брошь из рубинов и бриллиантов была приколота к кружевам на груди. Парчовая шаль и отделанные блестками туфли довершали ансамбль, про который лишь такой пристрастный критик, как ее отец, мог подумать, что он к лицу молодой девушке.
Мисс Шоли не унаследовала крупность своего родителя. Было известно, что злые языки недоброжелателей описывали ее как маленькую толстушку. Адам был невысоким мужчиной, но ее голова доставала ему лишь до плеча. В ней угадывалась предрасположенность к полноте: девушка уже была пухлой и, вероятно, впоследствии должна была раздобреть еще более. Она определенно не была красавицей, но в ее наружности не было ничего отталкивающего. Глаза были не большие, но ясно-серые, широко раскрытые (за исключением тех моментов веселости, когда они сужались до сверкающих щелочек) и смотрели серьезно и вдумчиво; волосы, тщательно уложенные и завитые, имели пепельный оттенок; у нее был маленький, решительный рот; нос пуговкой и цвет лица, который был бы хорош, если бы она изжила неуместную склонность густо вспыхивать каждый раз, когда смущалась, Она была так не похожа на мисс Оверсли, как только можно себе вообразить! Не было блеска в ее глазах, не было шарма в улыбке, никакой мелодичности в ровном голосе и ни малейшего намека на воздушность ни в лице, ни в манере держать себя. В то время как Джулия, казалось, плыла по воздуху, эта ступала твердым, энергичным шагом; в то время как Джулия могла быть очаровательно игривой, эта была неизменно прозаичной. Она умела по достоинству оценить шутку, но не всегда улавливала юмор и, похоже, обладала скорее здравым смыслом, нежели чувствительностью.
