Барбара Картленд - Чарующий вальс
— Вы до сих пор уверены, что это ловушка?
И прежде чем царь успел ответить, Екатерина сказала:
— Будьте уверены, Ричард, Ванда Шонберн — самая последняя и лучшая из его находок, и… мы знаем, как вы «обожаете» шпионов, где бы они вам ни попадались.
ГЛАВА VI
Князь Меттерних положил на письменный стол бумаги, которые только что изучал, и повернулся к жене с видом человека, сбросившего с себя великий груз.
— Кое-что удалось сделать. Пусть и маленькая победа, но она важна, — с радостью сказал он жене.
— Замечательно, наконец-то вы к чему-то пришли. Я начала опасаться, что ваши заседания превратятся в пустой разговор.
— Русские, кажется, уверены, что конгресс будет тянуться сто лет. Сегодня речь шла о Франции и нам удалось договориться с Талейраном. А завтра мы вернемся к польскому вопросу.
— Постарайтесь хоть ненадолго забыть работу. Ее было слишком много, и пора отдохнуть. Вы собираетесь выезжать? — спросила Элеонора.
— Да, необходимо сделать несколько визитов. Надеюсь, они будут полезны и в то же время дадут мне возможность немного расслабиться. В последние недели я совершенно забыл о своих общественных обязанностях.
— Клеменс, все жаждут видеть вас, — заверила княгиня. — Если бы я не обещала заехать к леди Каслри, то могла бы сопровождать вас.
— Встретимся за обедом, Элеонора. — Он поцеловал ей руку, и она вышла из комнаты.
Несколько мгновений Меттерних задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь, затем подошел к зеркалу, стоявшему между окнами в парк, и взглянул на свое отражение. Те же брови, чистые синие глаза, орлиный нос, то же исключительное — как говорили многие — чувство собственного достоинства.
— Тебе уже сорок один, — сказал он своему отражению. — Где твоя юность, где радость жизни? Неужели государственные дела отняли у тебя все?
Он вздохнул и подошел к открытому окну. Несколько часов свободы, а он не знает, что поделать с собой.
Действительно, Клеменс не привык к подобному состоянию. Жизнь всегда кипела в нем: как бы он ни был занят, всегда находилось время для развлечений и для страстных волнующих романов.
Он обладал удивительной способностью влюбляться одновременно в нескольких женщин, любя каждую по-своему и будучи совершенно искренним в своей привязанности, воспринимая каждую, как божественный дар.
И очень часто, хотя никто этому не верил, отношения с женщинами совершенно случайно тесно переплетались с его политическими делами. Влюбляясь, он даже не предполагал, что его новое увлечение может быть так полезно для его карьеры: все происходило само собой. Но сейчас, впервые за многие годы, Клеменс с удивлением обнаружил, что его сердце свободно.
Он стоял у окна, думая о женщине, так много значившей в его жизни, — Констанции де ля Форс. Она была первым юношеским увлечением и оставила неизгладимый след в памяти. Все нравилось в ней: клин волос на чистом лбу — примета, предвещавшая раннее вдовство, аккуратные раковины ушей, звенящий смех. Он обожал ее с такой юношеской чистосердечностью, какой никогда в жизни больше не испытывал.
Клеменс не мог забыть первую ночь, проведенную вместе в ее доме в Страсбурге. Было темно, когда они подъехали к литым воротам, лишь свет фонарей дрожал на кустах цветущей сирени. Дверь отворилась, и он наклонился, чтобы поцеловать ее руку на прощание она дома, в целости и сохранности, можно откланяться. Но Констанция взяла его за руку и повела в холл и дальше вверх по лестнице — в будуар.
«Я сейчас вернусь», — прошептала она, оставив его в полном смятении. Через несколько минут она предстала перед ним, как волшебная фея, в легких валасьенских кружевах, слегка прикрывавших ее чудесную наготу. У Клеменса перехватило дыхание, он не мог поверить в это чудо! Незнакомое чувство трепета и ликования пронзило его, и, вскрикнув, он спрятал лицо у нее на груди.
У Констанции родился ребенок. Двум женщинам отведено особое место в его сердце — Констанции де ля Форс и Карлотте Шонберн, — они подарили ему детей.
Княгиня Екатерина Багратион — еще одна из женщин, которая имела существенное значение в его жизни, она была предметом его любви в течение нескольких лет. Редкое сочетание восточной нежности, андалузской грации, парижской элегантности и блестящего ума завораживало в ней.
Позже его сердце было отдано хрупкой и женственной герцогине Д'Абрант, супруге одного из блестящих генералов Наполеона. Он грустно вздохнул при мысли о ней: до сих пор прелестная Лаура влекла его своими раскосыми, широко поставленными янтарными глазами и нежно очерченным ртом. У нее была высокая грудь, тонкая талия, прелестные узкие бедра, а ее длинная изящная шея будила в Клеменсе целую гамму чувств. С ним герцогиня впервые познала полноту настоящего чувства, испытала то, чего была лишена в браке.
«Крепче, держи меня крепче, — повторяла она. — Мне так одиноко, Клеменс… Хочется стать частичкой тебя».
Он еще крепче сжимал ее в объятиях, смотрел, как в изнеможении она закрывала глаза, и земля убегала из-под ног…
Была еще одна женщина, которой так же, как и герцогине, не следовало появляться сейчас в Вене, Это Каролина Мюрат, королева Неаполя и сестра Наполеона. Высокая, с великолепной внешностью, умница, она засыпала Клеменса письмами, где умоляла позволить ей приехать на конгресс. Отношения с ней были прекрасными и волнующими до того момента, когда в ней неожиданно проявилась ее яростная собственническая натура и необузданная ревность. Ему оставалось только освободиться от нее.
Так же как и Каролине Мюрат, Меттерних запретил появляться на конгрессе другой женщине — очень решительной и очаровательной Вильгельмине, герцогине Саганской, несмотря на то что в момент его политического кризиса она очень помогла ему. Вильгельмина — это мир смеха, легкомыслия и восхитительного тщеславия. Они были вместе весь 1814 год, когда союзные армии продвигались к Франции.
Ее не смущали тяготы походной жизни: она ехала впереди в карете, а Клеменс в серой шинели, в высокой серой шляпе следовал за ней верхом. Это напоминало ему прогулки по Пратеру. Вечером, когда дневной марш был закончен и войска останавливались на отдых, они обедали вместе и уже не расставались до утра.
Герцогиня Саган была незаменимой в дни войны, но сейчас, в мирное время… Пришлось учтиво, но твердо убедить ее в том, что только дела Австрии в ближайшие месяцы могут заполнять его ум и сердце.
Боже, сколько женщин! А теперь он один; один — и ему уже больше сорока. Вдруг он почувствовал тяжесть прожитых лет. Ничего не поделаешь, пройдена половина жизни. Что ждет впереди? Достигнуто немало: благодаря его собственным усилиям и заслугам весь политический мир преклоняется и трепещет перед ним. Но сейчас его жизнь пуста: ушла любовь.
