Полина Федорова - Вологодская полонянка
Скоро пришли из Москвы вести, что улубий Ибан болен шибко и вот-вот отдаст своему Богу душу, что на Руси великий разброд пошел и шатание, и беки русские меж собой все перелаялись и чуть ли не с ножами друг на друга кидаются, аки лютые псы. Не самое ли время из-под влияния московитского выйти да исконно свои города, что под урусами ныне находятся, назад отобрать? Диван — совет ханский — он ведь как порешит, так оно и будет, даже ежели решение сие ханскому мнению супротив. Таков закон и обычай древний. Демократия, етит твою мать…
А тут следом еще одна весть — помер великий князь московский, и договор мирный с урусами вроде как и не договор ноне, а так, бумага исписанная, которую, ежели хорошо помять, в ином деле использовать можно. Ну и пошло-поехало. Вначале побили да пограбили купцов русских, кои на Гостиный остров, что верстах в четырех от Казани, на ярмарку ежегодную понаехали, а затем алаем числом четыре темэна на Нижний Новгород пошли, назад его вертать.
Не взяли Нижний, зато пожгли округ него села да слободы. Да полону понабрали весьма довольно.
По весне 1506 года уже русские, собрав более ста тысяч воинов, пошли на Казань, и те, что плыли стругами да ладьями по Волге, добрались первыми. И, не дожидаясь конных да пеших, в надежде на скорую славу и богатую добычу, высадились тремя полками по десять тысяч ратников каждый в устье Казанки-реки, с ходу взяли Биш-Балту, выгнав из сего балика-слободы алай Урака и, окрыленные успехом, двинулись на город. Однако как только ступили урусы на Козий луг, место по весне сырое да топкое, выскочил из секрета в Ягодном лесу конный полк бека Отуча, ударил им в спину и погнал под стены казанские, у коих урусов уже ждали.
Около десяти тысяч русских воинов положили в том бою казанцы, и безымянное озерцо, что плескалось под самыми стенами градскими, сплошь покрылось уже начавшими смердеть трупами неверных. Дух от того озерца стоял зело гиблый, покуда не выловили из него баграми да не закопали на бережку, свалив в общую яму-могилу всех пострелянных да порубленных урусов до едина. А озерцо сие стало с того времени прозываться Поганым и как бы в подтверждение сему названию пованивало, особливо жаркими летами, дюже гнилостно. А на болоте Козьем долго еще шарахались кони от останков человечьих…
13
…И Бачман, сардар и эмир Биляра с сыном Нарыком, от которого начался род Нарыков, с дочерью булгарского хана Алтынбека именем Алтынчач прорвались с полутора темэнами воинов через ряды наемников Гуюка и направился к реке Белой. А когда в неравном бою погиб доблестный сардар Бачман, то приняла несравненная Алтынчач из его слабеющих рук лук и стрелы, села на коня и повела оставшихся в живых воинов на проклятых мэнхолов, и сам Батый поражался ее мужеству и доблести.
Почти два года не давала Алтынчач покоя завоевателям, и горела под копытами их коней земля, пока не заманили проклятые мэнхолы злой хитростью отряд Алтынчач в засаду и не порубили всех ее джигитов. Сама Алтынчач, раненная в руку вражеской стрелой, ушла вместе с дочерью билярского бека Каракуза за Белую реку, к башкортам, и скрылась в одном из горных ущелий. Более о ней ничего не ведомо, однако видели люди, что какая-то женщина перед самым закатом солнца являлась на берег Белой реки, садилась на берег и смотрела на реку, а после заката неожиданно исчезала. Так продолжалось несколько лет. Потом она стала появляться все реже и реже, а однажды исчезла вовсе…
Легонько скрипнула потайная дверца, и вошел Мохаммед-Эмин. Таира отложила книгу в сафьяновом переплете и радостно поднялась навстречу:
— Ты… Пришел…
Она положила руки ему на плечи и прижалась к нему. Мохаммед-Эмин ощутил под ее рубашкой два мягких полушария, и пламя желания стало овладевать им с быстротой полета стрелы. В един миг его плоть восстала, кровь хлынула в голову, и он в страстном нетерпении стал срывать одежды с Таиры. Затем, стягивая ее шальвары одной рукой, он скользнул другой меж ее ног, мгновенно раздвинувшихся и весьма охотно дающих проход его ладони в самые сакральные для женщины места. Его пальцы тотчас принялись ласкать повлажневший вход в ее вместилище и мягкий розовый венчик над ним. Она же, сняв все одежды с Мохаммеда-Эмина, обеими руками стала ласкать его разбухшую плоть, затем сосредоточила свое внимание на яичках и поросшем редкими волосками пространстве между ними и темным отверстием урины, даже от прикосновения к которому, она заметила, Мохаммед-Эмин сладострастно вздрагивал. Задрав подбородок и широко раздвинув ноги, Мохаммед-Эмин постоял так какое-то время, а затем приподняв, Таиру за талию, в страстном неистовстве насадил ее на свою плоть и, придерживая под ягодицы, принялся с возрастающей быстротой двигаться в ней. Таира, мгновенно обвив его ногами и схватившись за плечи, будто сие происходило с ней не впервые в жизни, а по крайней мере раз десятый, принялась опускаться и приподниматься на его плоти в такт ее движениям. И через несколько минут, показавшихся ей одним коротким мгновением, мир опять рассыпался на куски, и она излилась. Почти тотчас Мохаммед-Эмин громко застонал и бурно испустил в нее семя…
Он вернулся через час.
— О, какой же ты ненасытный, — поднялась навстречу ему Таира. Прильнула к нему так, чтобы он почувствовал все выпуклости и изгибы ее тела и тут только, подняв голову и взглянув ему в лицо, заметила нахмуренные брови.
— Что случилось?
— Конница неверных прошла Нижний Новгород, — озабоченно произнес Мохаммед-Эмин.
— А сколько их?
— Семь темэнов. Когда они соединятся с теми, что приплыли сюда по Итили, их станет девяносто тысяч против наших двенадцати.
Таира отстранилась от него.
— А из этих двенадцати тысяч, пять тысяч — крымчаки-наемники, которые, если нечего грабить, воюют нехотя и слабо, так?
— Так, — согласился Мохаммед-Эмин.
— Выходит, воинов, на которых можно полностью положиться, всего семь тысяч. А с таким их количеством Казань не удержать. Так?
— Так, — снова ответил Мохаммед-Эмин.
— Значит, нам нужна помощь, — заявила Таира.
— Я уже повелел разослать фирманы в Сэм-бэр, Лаиш, Арчу, чтобы их баши привели свои полки в Казань. Бека Булат Ширина поутру посылаю в Чаллы-Черемшанский иль за ополчением. Он же доставит мои фирманы в Кашан и Джукетау.
— Его могут не послушать, если сеид Юсуф не даст своего согласия, — раздумчиво произнесла Таира.
— У бека Ширина есть мое письмо к великому сеиду, — сказал Мохаммед-Эмин, уже понимая, к чему клонит жена. — У твоего брата, мне кажется, нет оснований отказать мне.
— Ты же знаешь, Юсуф не очень-то благоволил к тебе из-за твоей дружбы с урусским улубием Ибаном, — заметила Таира. — А выходцев из Орды, коим является Булат Ширин, он вообще терпеть не может. И не исключено, что брат просто не примет бека Ширина… Ехать надо мне.
