Элизабет Торнтон - Алый ангел
Габриель вздрогнула, когда Голиаф взял ее за руку. Англичане не попытались остановить великана с девушкой, когда те выходили из конюшни.
Этой ночью Габриель снова приснился ее давний кошмар.
Глава 4
Цвели яблони, и запах бело-розовых соцветий разносился по воздуху, проникая в каждую комнату замка Шато-Ригон. Кэму пришла мысль, что впредь, когда он будет вспоминать о Нормандии, ему обязательно вспомнится и этот свежий приятный аромат.
Кэм отвернулся от открытого окна и стал рассматривать интерьер grande salle.[26] Сейчас герцог не обращал внимания на тех, кто находился в зале, – нескольких джентльменов, по двое или по трое бродивших по просторной комнате в ожидании начала первого раунда переговоров. Кэм прикинул, что Антуан Маскарон обладал внушительным состоянием. Если Колбурн не ошибался, многие ценные вещи, составлявшие когда-то обстановку Версальского дворца, – картины, гобелены, хрустальные канделябры, столы и комоды, украшенные искусной позолотой, инкрустированные фарфором и слоновой костью, – нашли пристанище в этой богатой комнате.
Но сокровище, составлявшее для Антуана Маскарона наибольшую ценность, находилось не в этом зале. Да и сама комната не подходила девушке. Grande salle был слишком элегантным, слишком изящным. Место же Габриель де Бриенн было в конюшнях, судя по тому, что успел увидеть Кэм. Колбурн даже начал волноваться: а вдруг Родьер все-таки был прав и Маскарон не станет рисковать своим положением, чтобы спасти внучку. Судя по тому, как девушка выглядела в Андели, она ничем не отличалась от слуг. Но эти страхи скоро рассеялись.
Прошлым вечером в первые минуты встречи с хозяином дома Кэм невзначай упомянул о Габриель. Кошачьи глаза Маскарона потемнели и сделались нефритовыми. Вежливая улыбка хозяина дома стала мягче и искреннее. И хотя его речь была сдержанной, голос Маскарона предательски выдавал его истинные чувства. Послушать Маскарона, так эта девица совершенна, словно батская[27] барышня. Пока джентльмены наслаждались вином, уединившись в grande salle, Голиаф тайком провел девушку в часть дома, предназначенную для слуг. «Какая там к черту батская барышня! – подумал Кэм. – Она же девчонка-сорванец! Озорная, непослушная девчонка!» Но если дедушка Габриель не знал этого, Кэм не собирался открывать ему глаза на его внучку. Меньше всего Колбурну хотелось, чтобы девчонку держали под замком, как она того заслуживала. Пусть Маскарон разрешает ей все, что только можно. Этим он значительно облегчит задачу Кэма.
Колбурн почти чувствовал вкус победы на губах, как вдруг Маскарон задал неприятный вопрос.
– Мы не встречались раньше? – спросил хозяин дома, открыто изучая гостя.
– Возможно, – ответил Кэм, – хотя я не припомню.
Герцог решил для себя, что если Маскарон спросит его напрямую, был ли он тогда, много лет назад, в тюрьме Аббей, он немедленно признает это. Бесполезно отрицать то, что легко можно выяснить. Но кто-то отвлек Маскарона, и неловкость была сглажена.
Кэм не мог сказать точно, каким ожидал увидеть человека, которого считал одним из организаторов убийств в тюрьмах. Но Колбурн уж точно не думал, что встретит такого вежливого образованного господина, обаянию которого трудно было противостоять. Нет, Кэм не поддался этому обаянию. Он знал, кто такой Маскарон на самом деле. Но ожидал герцог совсем другого, чего-то зловещего, какого-то указания во внешности, в поведении или разговоре Маскарона на то, какой он монстр. Однако ничего такого не было.
Напротив, Маскарона, казалось, никак не задели события в Аббей, равно как и их последствия. Кэм знал, что жизнь Маскарона была нелегкой: герцог позаботился об этом. Но если не считать ранней седины – результата переживаний, Маскарон достойно выдержал испытания. «Ему, должно быть, под шестьдесят, – подумал Кэм. – По его легко можно принять за пятидесятилетнего». На теле Маскарона не было ни единой лишней капельки жира, а в умных зеленых глазах, хоть и не таких ярких, как раньше, читалась уверенность в своих силах. В каком-то смысле Кэм счел этот лоск, это совершенство не просто отвратительными. Они были недопустимыми. И антипатия герцога к Маскарону только усилилась.
Краем глаза Кэм уловил какое-то движение. Приближался Талейран, глава французской делегации. Он с явным восхищением осматривал grande salle.
– Exquisite, nest-се pas?[28] – пробормотал Талейран. – У нашего хозяина безупречный вкус.
– Вы давно знакомы с Маскароном? – спросил Кэм скорее из вежливости, нежели действительно желая услышать ответ. Ему прекрасно было известно, что Талейран и Маскарон познакомились очень давно, еще в начале революции.
– Когда-то давно мы были знакомы, – ответил Талейран. – Но наши пути разошлись. Теперь, к счастью, мы вновь идем одной дорогой. Вы видели полотно Тициана? – Талейран, прихрамывая, пошел вперед и сделал Кэму знак следовать за ним. Колбурн подстроился под мелкие шажки министра иностранных дел Франции. Герцог восхитился девушкой, изображенной на картине Тициана. Это не составило труда – полотно было великолепно.
– Это дочь Людовика Пятнадцатого, – объяснил Талейран.
– Значит эта картина действительно из Версальского дворца? – Вопрос Кэма прозвучал скорее как утверждение.
– Абсолютно верно, – сказал Талейран. – К сожалению, во время революции сокровища Версальского дворца были распроданы. Ненависть ко всему, что имело хоть какое-то отношение к королевской власти, стала анафемой наших дней. К несчастью, Версальский дворец принял на себя большую часть народного гнева.
– Так же как и члены королевской семьи, – сухо произнес Кэм.
Талейран внимательнее посмотрел на молодого человека. На полных губах министра появилась едва заметная улыбка.
– Можно сказать, ваша светлость, что Людовик Четырнадцатый построил Версаль, Людовик Пятнадцатый счастливо в нем прожил, а Людовик Шестнадцатый поплатился за него. Этот урок истории нам стоит хорошенько запомнить.
– Французской истории, – уточнил Кэм, продолжая рассматривать портрет.
– А вы считаете, что подобное никогда не может произойти в Англии?
Взгляд холодных голубых глаз переместился на Талейрана.
– Это весьма маловероятно, – сказал Кэм.
Нахмурившись, Талейран заметил:
– Вы, несомненно, убеждены, что англичане консервативнее французов?
– Я думаю, – ответил Кэм, – что в Англии люди не так идеалистичны. Мы разочаруем вас, месье Талейран: мы довольно скучный, неинтересный народ.
Талейран усмехнулся. Было очевидно, что он принял слова Кэма за комплимент, что и подтвердила следующая реплика француза:
