Алисса Джонсон - Леди-наследница
Гидеон был озадачен этим новым поворотом. Он снова кивнул, не вполне понимая, куда она клонит:
— Конечно.
— Она радуется этой поездке, как ребенок.
— Нисколько не сомневаюсь в этом.
— И возлагает на нее огромные надежды.
— Вполне естественно.
— Она… Эта поездка… — Уиннифред в расстройстве сжала губы. — Лилли теперь в таком положении… в положении…
— Выкладывайте, Уиннифред.
— Хорошо. — Она коротко кивнула, вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. — Если кто-то обидит или разочарует ее в Лондоне, кто угодно, по какой угодно причине, я вырежу ваше сердце и съем его сырым.
Он ни секунды не сомневался, что она попытается. И почувствовал почти неудержимое и определенно неуместное желание рассмеяться. Не над ней, а над своим восхищением ею. Она пригрозила ему почти серьезно. И не ради себя, а ради Лилли. И не раньше, чем высказала свои просьбы.
Очаровательная, умная красотка.
— Что заставляет вас думать, что я позволю случиться чему-то дурному?
За исключением явной причины, что он не имеет намерения брать на себя ответственность за них после того, как они прибудут в Лондон. Но Уиннифред не может этого знать.
— Ничто не заставляет меня так думать. Просто хочу, чтоб вы знали: я считаю вас лично ответственным за счастье Лилли.
— Эта ноша несколько тяжеловата для мужчины, вы не считаете?
Она подумала.
— Нет.
— Понятно. — Он почувствовал, как дергаются его губы, несмотря на попытки держать их плотно сжатыми. — Что ж, я сделаю все от меня зависящее, чтобы у Лилли было счастье, а мои внутренние органы оставались… внутренними.
Она кивнула, очевидно, удовлетворенная.
— Спасибо. И прошу прощения за необходимость этой беседы.
— Не за что, вы прощены. — Он повернулся и зашагал прочь, но буквально через три шага не сдержал улыбки и обернулся. — А зачем сырым?
— Зачем… что, простите?
— Зачем есть мое сердце сырым? — повторил он. — Это такое странное уточнение, как будто предполагается, что я предпочел бы, чтоб оно вначале было зажарено и приправлено превосходным сливовым соусом.
— Сливовым соусом? — Рот ее открылся, и из горла вырвался смех. — Вы точно сумасшедший.
— Я любознательный. Действительно ли акт готовки делает это злодеяние менее варварским? И как насчет остального столового этикета? Допустимо ли что-нибудь? Столовые приборы, к примеру, или салфетки? Место за столом и стакан портвейна?
В ее янтарных глазах заплясали веселые искорки, а губы задрожали от сдерживаемого смеха.
— Мне, пожалуй, пора. Всего хорошего, лорд Гидеон.
— Дозволителен ли гарнир и оживленная беседа? — Он повысил голос, когда она резко развернулась и зашагала прочь, а Клер потрусила с ней рядом. — Передайте булочки, миссис Бартли, и еще немножко сырого сердца лорда Гидеона. Нет, нет, дорогая, берите только пальцами, он наказан.
До него донесся ее смех. Не в силах отвести взгляд, он продолжал смотреть, как она удаляется от него в сторону дома. Да, это будет сущая пытка — каждый день видеть Уиннифред за столом, и еще хуже, если придется слышать этот ее чудесно низкий и свободный смех.
Он заставил себя отвести глаза и медленно побрел в другую сторону. Он будет присутствовать на завтраке, решил Гидеон. Насколько он знал, завтрак — самая короткая трапеза в Мердок-Хаусе. Но что важнее, исполнение долга с утра позволит ему остаток дня быть предоставленным самому себе.
Ни при каких обстоятельствах он не будет присутствовать на обеде. Он не желает в конце дня лежать в постели с таким свежим образом Уиннифред Блайт перед глазами.
Ночи, угрюмо подумал он, и без того нелегки.
Глава 7
Гидеон изучал колыхающуюся морскую карту. Ему нужен план. Ему надо найти способ вытащить их всех из этого кромешного ада.
Но карта то проступала четко, то расплывалась. Он никак не мог ее прочесть. Не мог думать.
Если б сражение прекратилось хотя бы на минуту, если б корабль хотя бы на минуту затих, он смог бы подумать.
— Я могу сражаться, капитан. Разрешите мне сражаться.
Он поднял взгляд от стола. Откуда взялся мальчишка?
— Иди в трюм, Джимми.
— Но я могу сражаться. Просто дайте мне ружье.
— Ты не можешь сражаться. — Он нетерпеливо показал на грудь мальчишки. — У тебя же нет рук.
Мальчишка взглянул на свои истекающие кровью раны.
— Разрази меня гром. И то правда. Мамка шибко осерчает.
Гидеон заморгал, глядя на кровь. Что-то тут не так.
Да все тут не так.
Ему нужно отправить мальчишку в безопасное место. Это его долг — отправить мальчишку в безопасное место.
— Беги в трюм. — Разве он не сказал всем мальчишкам, чтоб шли в трюм? — Быстро!
— Не-а. — Джимми пожал плечами. — Да мне руки не шибко-то и нужны. Вот у Билли головы нету, вот это незадача.
Дверь каюты распахнулась, и вошел юный Колин Ньюберри с дырой с обеденную тарелку в животе, и он сжимал в руке голову Билли, словно фонарь.
— Нашел! А где он сам?
— Я теряю вас, — услышал Гидеон собственный шепот. — Я теряю вас…
Вслед за Колином вошел лорд Марсон. Верхняя левая половина туловища у него начисто отсутствовала, из оставшейся половины вытекала кровь и растекалась лужей по полу.
— Что потерял, капитан? Это голова Билли? Он ищет ее.
— Отправляйтесь в трюм! Бога ради, я же приказал вам идти в трюм!
Голова Билли заморгала.
— Но, кэп, мы же только что оттуда.
Все фигуры перед ним расплылись, крик отчаяния эхом зазвучал у него в голове и сдавил горло. Гидеону хотелось выдавить его оттуда. Если бы хоть раз удалось это сделать, агония уменьшилась бы. Но с губ не сорвалось ни звука, только долгий стон, который он услышал словно с очень большого расстояния.
— Гидеон, Гидеон, проснитесь. Ради Бога, проснитесь.
Голос Уиннифред проник в его сознание сквозь волны боли и отчаяния. Наконец-то, наконец крик начал умирать, медленно стихать, как последняя нота какой-то неистовой симфонии.
Первым, что он увидел, были ее глаза. Трудно было разглядеть что-то, кроме потолка или верхушки полога, когда он очнулся ото сна, и несколько мгновений он мог только тупо таращиться, пока рассеивались остатки сна. Воистину совсем не так ужасно, просыпаясь, видеть прекрасные глаза, полные озабоченности… и страха.
— Гидеон?
— Проклятие. — Он оттолкнул ее дрожащими руками. — Минуту. Дайте мне минуту.
— Да. Конечно.
Он сел и потянулся за рубашкой, которую бросил на пол, когда ему стало жарко читать в постели. Просунув руки в рукава, он поднялся, порадовавшись, что заснул в брюках. Затем сосредоточился на том, чтобы успокоить колотящееся сердце.
