Кэтрин Каски - Невинные грехи
Локлан оторвал глаза от газеты с довольной ухмылкой, которая исчезла с его лица, когда он увидел Фелисити, стоящую у стола и зажимающую рот руками.
— Боже мой, Фелисити, прошу прощения! Я… я не заметил, что вы вошли.
Грант махнул рукой.
— Ничего страшного не произошло. Не бойтесь, Фелисити. Я сегодня же поговорю с мисс Рэйфорд и ее семьей. Они поймут, что вы просто друг семьи.
— Но это не так. Я ваша жена. — Фелисити едва не упала на стул. — Со дня на день кто-нибудь узнает о нашем браке. Вы должны рассказать правду.
— Я договорился встретиться с адвокатом в следующий понедельник. Наверняка он посоветует, как сделать так, чтобы брак признали недействительным.
Грант отвел взгляд от Фелисити. После вчерашнего поцелуя он уже не мог смотреть на нее как прежде. Хорошо хоть поцелуй этот не попал в газету.
Киллиан сложил руки на груди и покачался на стуле.
— Ну-ка, просвети меня, Грант. Как ты собираешься платить адвокату?
— Предоставь это мне. У меня есть план.
Локлен хохотнул.
— Боже, сжалься над этой семьей и убереги нас от очередного плана Гранта!
— И все равно у меня есть план. Как только брак будет аннулирован, правдой станет то, что мы будем не женаты. Поэтому правда будет рассказана, Фелисити, но не сегодня.
Девушка упала на стул.
— Сестренка, выпей чаю. Это «Хайсон», он придаст тебе силы.
Протянув Фелисити дымящуюся чашку, Присцилла сделала страшные глаза Гранту.
— «Хайсон»? Правда? — Локлен бросил взгляд на Гранта и торопливо налил чай себе в чашку.
— Да, «Хайсон». — Присцилла с высокомерным видом кивнула. — Обычный утренний чай у нас закончился. Осталось только то, что мы берегли для важных гостей. — Она тоже посмотрела на Гранта, ожидая какого-то ответа, но его не последовало.
Чай сегодня был самой незначительной из забот.
Грант развернулся, сунул газету в камин и внимательно проследил затем, как ее поглотило пламя. Несмотря на то, что он сердился на Локлена и Киллиана за их вчерашнюю неосторожность, сейчас его куда больше тревожило его собственное поведение с мисс Лайтфут… Его женой.
— В этом доме больше не будет газет. По крайней мере, какое-то время. Все равно от них никакой пользы, одно расстройство.
— Не будет газет? Почему? — Присцилла поставила чашку на блюдце. — Как же мы будем узнавать, что о нас пишут?
— Мы просто не будем давать повода писать о нас. — Грант намазал маслом поджаренный кусочек хлеба. — Кроме того, газеты — слишком дорогое удовольствие, — сказал он, бросив быстрый взгляд на камин, проверяя, сгорела ли газета.
— Слишком дорогое удовольствие? — Присцилла посмотрела на Киллиана, но тот только пожал плечами. — Как это понимать? Локлен?
Локлен с разочарованным видом перебирал карточки на серебряном подносе Поплина.
— Никто из вчерашних не ответил. Я же ухаживал по меньшей мере за дюжиной девиц, к которым никто другой и на пушечный выстрел не подходит, — пожаловался он, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Присцилла, газета стоит семь шиллингов, включая налог. Это слишком дорого. — Грант обвел взглядом окружающих, проверяя, все ли на него смотрят. — Я не шучу. У семьи слишком много других расходов. Зачем тратить то малое, что у нас есть, на газеты, в которых нет ничего, кроме слухов и лжи… сдобренных лишь малой толикой правды?
Присцилла громко, чтобы все услышали, вздохнула.
— Конечно, гораздо лучше проиграть их в карты. — Она встала из-за стола. — Пойдем, Фелисити.
Лучше спрячем подальше наши драгоценности, а то у Гранта есть план.
Когда все наконец ушли из столовой, Грант бросился на поиски Поплина: на следующее утро в дом доставят посылку, которую никто не должен увидеть.
На следующий деньБыло еще темно, когда Гранта разбудил настойчивый стук медного дверного молотка. Черт побери! Продавец, конечно, обещал доставить кубки и вино пораньше, пока братья и сестры еще спят, но зачем так колотить? Он же разбудит весь дом!
Грант вскочил с кровати и, не надевая халата, в одной ночной рубашке поспешил вниз по лестнице. Удары в дверь не прекращались. Что за чертовщина! Или продавец сошел с ума?
Грант открыл замок и распахнул дверь.
— Доброе утречко, лорд Грант.
На пороге стояли три здоровяка. Но в руках у них были не коробки. Эти трое держали дубинки.
Проклятье! Сборщики долгов!
Он попытался захлопнуть дверь, но стоявший впереди громила схватил его за горло и вытащил из дома. Грант вскрикнул, попытался привлечь внимание братьев, но в ту же минуту его затылок обожгла боль и наступила темнота.
Когда он очнулся, солнце светило ему прямо в лицо. Он поднял руку и прикрыл глаза. Голова раскалывалась от пульсирующей боли. Посмотрев на руку, он увидел, что она вся в крови. Грант перекатился на бок и попытался встать, но каждый дюйм тела противился этому. Он повалился обратно на землю.
Очнувшись во второй раз, Грант увидел, что лежит на какой-то узкой улице. Над головой вопили чайки. Его нос уловил чуть солоноватый запах Темзы, и он услышал поскрипывание стоящих у причала кораблей. Он находился где-то в доках.
Тощая собака обнюхивала его голую ступню. Он попытался прогнать ее, крикнуть: «Фу! Пошла прочь!» но смог только захрипеть.
Потом откуда-то сзади раздались шаги. Он поморгал, пытаясь прочистить залитые кровью глаза, снова перевернулся на бок и опять бессильно рухнул на землю.
— Будь я проклят, он жив! — раздался низкий скрипучий голос. — Помоги мне его поднять, Артур.
Грант почувствовал, как его берут под мышки. Тело пронзила боль, и его вновь окутала тьма.
Спустя два дняКогда его глаза открылись в следующий раз, он увидел склонившуюся над ним Фелисити.
— Присцилла, иди скорее, Грант приходит в себя! — По щекам девушки текли слезы, но она улыбалась. — Мы так боялись за вас.
Где-то рядом раздался голос Присциллы:
— Локлен, Киллиан! Он очнулся!
Кто-то затопал, его приподняли. Фелисити и Присцилла подсунули подушки ему под спину. Он посмотрел по сторонам и понял, что находится в своей спальне. На нем была чистая ночная рубашка, кровь с рук смыли.
— К-как… — произнес он напряженным голосом, чувствуя боль в горле.
— Вас принесли два докера. — Фелисити с лицом, мокрым от слез, протерла его лоб холодной тряпочкой.
В спальню вошел Локлен, неся два стула, — один для себя, второй для Присциллы, которая села напротив Фелисити.
— Ты поправишься, но голова будет болеть еще долго.
Киллиан раздраженно прошелся по комнате.
