Жюльетта Бенцони - Голубая звезда
– Естественно, я это знал, и она не преминула поступить именно так. Но на сей раз я попытался уговорить ее: ведь могло быть так, что только эта единственная драгоценность из всех, подаренных султаном Шах-Джаханом своей любимой супруге Мумтаз-Махал, не была погребена вместе с ней под мраморными сводами Тадж-Махала. И, конечно, это символ любви. Но, предлагая его вашей матери, я подчеркнул, что, приняв мой подарок, она ни в коем случае не связывает себя обязательством стать графиней Килренен. Я случайно узнал, что ей пришлось расстаться со своими собственными драгоценностями, и просто хотел порадовать ее, увидеть ее улыбку. Мне было даровано больше: княгиня рассмеялась, однако в глазах у нее стояли слезы. Я почувствовал, что тронул ее сердце, и был почти так же счастлив, как если б она приняла мой подарок. И потому, уходя, я уносил с собою крохотную искру надежды, а потом... О ее смерти я узнал, когда был на Мальте. Это известие оглушило меня. Я упрекал себя за то, что не остался с ней подольше. Затем сбежал на край света. Мне... мне кажется, что я ее очень любил...
Монокль не выдержал такого волнения и упал на жилет. Дрожащей рукой старый лорд достал из кармана носовой платок, чтобы вытереть кончик носа, разгладил свои длинные усы, после чего водрузил круглое стеклышко на место и, явив тем самым все признаки крайнего волнения, принялся изучать резьбу на потолке. Морозини улыбнулся:
– Я в этом никогда не сомневался. Она тоже, но, коль скоро вы видели мою мать незадолго до ее ухода, скажите мне, в каком она была состоянии. Вы не заметили, выглядела ли она больной?
– Никоим образом. Княгиня, пожалуй, немного нервничала, но и только.
– Могу я спросить вас, сэр Эндрю, зачем вы принесли мне этот браслет теперь?
– Хочу, чтобы вы его продали. Донна Изабелла не приняла браслета, и потому он утратил самую главную ценность: то чувство, которое я с ним связывал. Но осталась его денежная стоимость. Проклятая война нанесла удар по многим самым крепким состояниям и в то же время породила другие, порой весьма сомнительного происхождения, на мой взгляд. Если я хочу и дальше плавать куда мне вздумается, то должен принести кое-какие жертвы. Но браслет даже не жертва, поскольку я никогда не считал, что эта драгоценность принадлежит мне. Продайте ее подороже и отошлите деньги на мой банковский счет. Я вам дам адрес.
– Но все же, почему вы обратились ко мне и именно теперь? Прошло четыре года с тех пор, как умерла моя мать, и у вас не возникало желания возвращаться сюда. Почему вы не доверили свой браслет Сотби или какому-нибудь крупному парижскому ювелиру: Картье, Бушрону или кому-то еще?
За кругленьким стеклышком сверкнул голубой глаз старика:
– Мне будет приятно, если браслет какое-то время побудет здесь. И кроме того, вы, мой друг, обрели репутацию достаточно знающего эксперта, с тех пор как решили заделаться торговцем.
Саркастический оттенок сказанного не ускользнул от Морозини, и он тут же парировал:
– Неужели вы находите, что это похоже на торговую лавку? Вы меня удивляете.
И князь широким жестом указал на роскошную обстановку своего кабинета, где старинные резные панели, превращенные в книжные шкафы со стеклами, стояли по бокам незаконченной фрески Тьеполо. Выкрашенные серой краской двух тонов, они великолепно сочетались с мягким желтым цветом бархатной обивки и дорогого китайского ковра, на котором стояло мало мебели, но она была очень красива: бюро эпохи Мазарини, выполненное Анри-Шарлем Булем, и три кресла того же времени, обтянутые бархатом, а самое главное – большая конторка из позолоченного дерева, на которой лежала широко раскрытая, иллюстрированная миниатюрами книга антифонов, а доска для письма опиралась на орла с распростертыми крыльями.
Лорд Килренен непринужденно пожал плечами:
– Вы прекрасно знаете, что нет, но тем не менее вы же стали коммерсантом, хотя принадлежите к одной из двенадцати так называемых «апостольских семей», которые пришли на почти пустынный остров и в 697 году избрали первого дожа Паоло Анафесто... Вот почему это прискорбно!
Морозини ответил легким ироническим поклоном:
– Отдаю должное вашей эрудиции, сэр Эндрю, но поскольку вы так сведущи в нашей истории, то должны бы знать, что венецианцы, в том числе и представители древних родов, никогда не стыдились заниматься торговой деятельностью, потому что именно благодаря торговле, опиравшейся на оружие, Светлейшая Республика достигла такого богатства в древние времена. И хотя некоторые из моих предков командовали кораблями, эскадронами и даже время от времени были правителями города, нижний этаж этого дворца, который я приспособил под свой магазин и конторы, прежде был складом. И кроме того, у меня не было выбора, я хотел сохранить по крайней мере эти стены. А теперь, если вы считаете, что я опустился...
Он взял со своего стола футляр и решительным жестом протянул его собеседнику. Шотландец оттолкнул его руку.
– Простите меня! – прошептал он. – Я был бестактен... Наверное, потому, что хотел испытать вас. Оставьте браслет у себя и продайте его!
– Постараюсь исполнить вашу просьбу в кратчайшие сроки...
– Никакой спешки не требуется! Делайте так, как лучше, вот и все!..
– Когда я вас снова увижу?
– Может быть, никогда! Я собираюсь вернуться в Индию, затем поплыву по Тихому океану, спускаясь к Патагонии, а в моем возрасте....
Вручив лорду квитанцию и записав адрес его банка, Морозини проводил посетителя до лодки, которая должна была отвезти его на яхту. Но в тот момент, когда они прощались, старик на секунду задержал руку Альдо.
– Чуть не забыл! Продавайте кому хотите... только не моему соотечественнику! Вы поняли меня?
– Нет, но если таково ваше желание...
– Больше, чем желание, это обязательное условие. Ни за какие деньги браслет Великих Моголов не должен попасть в британский дом!..
С тех пор как князь-антиквар стал заниматься торговлей, он достаточно часто сталкивался с капризами клиентов, чтобы удивиться подобному требованию.
– Будьте спокойны! Душе Мумтаз-Махал не придется гневаться, – заверил он, в последний раз помахав на прощанье.
Вернувшись в свой рабочий кабинет, Морозини не смог противиться желанию еще раз полюбоваться на драгоценную вещь. Он опять зажег лампу и несколько минут ублажал взор и душу созерцанием драгоценных камней. Страсть, которую внушали ему прекрасные камни, – особенно если у них было историческое прошлое, – нарастала с такой же быстротой, с какой активизировалась торговля в его «лавке древностей».
Задуманное им предприятие сразу увенчалось успехом. Едва прошел слух, что дворец Морозини превращается в выставочный салон по продаже антиквариата, как сюда нахлынули толпы туристов и любопытных. В основном это были американцы. Они прибывали на забитых до отказа судах и высаживались в Европе, где их пока еще плохо знали. Американцы набивали чемоданы, загружали до предела свои теплоходы, скупая все подряд и почти не торгуясь. «How much?» – «Почем?» – спрашивали они гнусавыми, хрипевшими, как старый фонограф, голосами и тут же расплачивались.
