Карен Рэнни - Шотландская любовь
Настал момент, когда она не может обеспечить ее даже пресловутым куском хлеба.
Гордон поднялся по ступенькам. На плечах он нес говяжью ногу. Шона посторонилась. Все, что она хотела, жаждала высказать ему, поблекло рядом с его щедростью.
Придется поблагодарить его. Сама эта мысль причиняла ей боль, однако придется не только додумать ее до конца, но и сделать что полагается.
Смогут ли ее губы произнести подобающие слова в его присутствии?
Семь лет назад она тоже зависела от его милости. Тогда ей это обстоятельство нравилось не больше, чем сейчас.
Шона закрыла глаза и попросила у Господа терпения и силы, однако ни того ни другого не ощутила. Рядом возникла Хелен.
– Шона, ты только посмотри, вон там, похоже, коробка шоколада! – с благоговением прошептала она. – Как же давно мы не ели шоколад!
– По меньшей мере года два, – отозвалась Шона, открывая глаза.
Действительно, на бочонке, который Старый Нед вытаскивал из телеги, виднелось нечто похожее на коробку шоколадных конфет.
Старый Нед, очевидно, хорошо спал прошлой ночью и даже не прибегал к помощи бутылки, чтобы отогнать призраков. Приободрил ли его их приезд? Или же просто Фергус забрал у него виски?
Жить в Инвернессе гораздо проще. Не лучше – проще.
Шона ушла в малую гостиную, Хелен как тень последовала за ней.
– Надо приниматься за дело здесь, – объявила Шона, искренне надеясь, что Хелен не станет сейчас напоминать о еде.
Очевидно, Хелен услышала абсолютную решимость в ее голосе – а вовсе не непролитые слезы: не говоря ни слова, она покорно обошла мокрые пятна на полу, взяла ведро и потопала вслед за Шоной в гостиную.
Малая гостиная была обставлена с чуть большим комфортом, нежели пиршественный зал, однако даже это не делало ее уютной. Два дивана, стол перед одним из массивных каминов, несколько кресел и столиков разбросаны тут и там. Масляными лампами тут не пользовались как минимум лет семь. Есть ли у них запасные фитили?
Большую часть темного дощатого пола покрывал ковер – еще одно приобретение матери. На темно-красном фоне красовался прихотливый узор из лавровых листьев, – лавр издревле считался оберегом клана Имри.
С этой комнатой у Шоны было связано еще больше воспоминаний, но она решительно отогнала их прочь. Она не позволяла себе углубиться в прошлое – из страха, что там встретится с молодым Гордоном.
– Начнем с люстр? – спросила Хелен.
Шона подняла глаза к потолку. Часть комнаты освещали четыре медные люстры под гипсовыми розетками. Медь потускнела, однако у них не было времени ни натирать ее до блеска, ни смывать копоть с потолка.
Ни пиршественный зал, ни малая гостиная не могли похвастаться наличием окон, ибо строили их в то время, когда защищенность ценилась превыше красоты. Шона порадовалась, что не придется возиться с огромными пыльными портьерами, как, например, в спальнях.
Сама мысль о том, сколько работы еще предстоит, повергала ее в уныние.
У Шоны снова заурчало в животе. Хелен посмотрела на нее, но ничего не сказала. Шона швырнула тряпку в пустое ведро и тяжело вздохнула.
– Пойдем поедим? – предложила Шона, стараясь не выдать своего энтузиазма по этому поводу.
Хелен кивнула.
Трое мужчин до сих пор разгружали телегу.
Правда, нужно его поблагодарить. Она должна это сделать. Она как-никак хорошо воспитана, даже если в присутствии полковника сэра Гордона ее манеры дают сбой. Значит, сейчас она будет сама любезность.
Он будет в шоке. Он, может быть, остолбенеет от удивления.
Старый Нед, пошатываясь, втащил в кухню очередной бочонок.
– Еще две кадки сливочного масла, Шона, и все, – объявил Старый Нед.
Что, скажите на милость, им делать с двумя кадками сливочного масла?
Шона оглядывала волшебным образом заполненные полки в кладовой, и тут ей в голову пришла еще одна страшная мысль.
А кто будет готовить?
В Инвернессе этим занималась служанка, но их меню было весьма скромным. У них не было ни говядины, чтобы ее жарить, ни клетки с жирными курами.
Да, жить в Инвернессе определенно, бесспорно проще.
– Я даже не надеюсь, что ты умеешь готовить, – покосилась она на Хелен.
Господи, ну пожалуйста, пусть у нее обнаружится талант к кулинарии, неодолимая тяга к выпечке и жарке или что там требуется, чтобы превратить все это изобилие в полноценную пищу.
Хелен только покачала головой.
– Туго будет нам без Мэг, – заявил Фергус, входя в кухню с первой кадкой сливочного масла в руках.
Он передал ее Гордону, чтобы тот определил ее в кладовую для мяса, где всегда было прохладнее.
Шона посмотрела на брата и улыбнулась тем воспоминаниям, которые пробудило его замечание.
– Мэг служила у нас кухаркой и рассказывала бесчисленное множество историй о Гэрлохе.
Шона бросила на Фергуса быстрый взгляд и удостоверилась, что он пока не собирается упоминать призраков.
Пусть пройдет еще несколько дней, прежде чем семейные тайны откроются полностью.
– Она отменно готовила. До сих пор помню ее пирожные, – добавил, входя в комнату, Гордон.
Улыбка Шоны сделалась чуть более натянутой.
Сколько раз она таскала для Гордона сладости, когда они договаривались о встрече! Сколько раз они кормили друг друга ими, и шоколадный или апельсиновый вкус оттенял их занятия любовью!
– Я умею готовить жаркое, – объявила она, в очередной раз оглядывая полки кладовой. – И печь лепешки. У меня получаются очень вкусные лепешки.
Лепешки она тоже носила ему тысячи раз.
У нее перестало урчать в животе, но появилась боль, такая острая, что Шона испугалась, что заболела.
Уходи. Уходи. Уходи.
– Но сейчас вы можете отобедать тем, что прислала миссис Маккензи. – Гордон показал на большую керамическую миску. – Здесь рис с рыбой – ее коронное блюдо.
Шона посмотрела на него: неужели не существует пределов его доброте, черт побери!
Хелен с улыбкой потянулась к миске. Продолжения разговора Шона не слышала просто потому, что сбежала из кухни. Она не пошла по черной лестнице, а намеренно двинулась в обход к парадной лестнице и, поднимаясь, изо всех сил старалась сконцентрироваться на каждой скошенной ступеньке. Лучше думать о чем угодно, чем о полковнике сэре Гордоне Макдермонде.
Этого человека она когда-то любила, обожала телом и душой, разумом и сердцем. Он делил с ней веселье и радость – и утешал, когда она плакала. С ним она не знала ни стыда, ни напряжения.
Этот человек тысячу раз умер в ее воспоминаниях, он не может вот так взять и воскреснуть. Она сама этого не позволит.
