Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!
Я погрузилась в воду до середины бедер, помня о предупреждении Джейми насчет течения. После изнуряющей жары дня и удушающих объятий ночи, ощущение прохлады на обнаженной коже принесло огромное облегчение. Я набрала полную пригоршню воды и плеснула себе на лицо и грудь; капли побежали по моему животу и, холодя и щекоча, собрались между ног.
Я почувствовала легкие толчки воды, поднимавшейся от прилива, — волны мягко бились о мои ноги, как бы подталкивая к берегу. Но я еще не готова была вернуться на сушу. У меня не было мыла, но я опустилась на колени, снова и снова опуская в чистую темную воду волосы и натирая тело мелким песком, — пока моя кожа не почувствовала себя тонкой и сияющей.
Наконец я выбралась на каменистый берег и растянулась на земле, как русалка в лунном свете, и горячий воздух и прогретые солнцем камни согрели мою озябшую плоть. Я выжала свои густые вьющиеся волосы, разбрызгивая оставшуюся в них воду. Повлажневшие камни запахли дождем, пылью и еще чем-то непонятным.
Я очень устала, но в то же время чувствовала себя чрезвычайно бодрой, и это двойственное состояние сознания замедляло мысли и восхитительно усиливало даже самые легкие физические ощущения. Я медленно провела пальцами босой ноги по глыбе песчаника, наслаждаясь его шершавой поверхностью, и позволила руке очутиться между ногами. По коже тут же пробежали мурашки, разбуженные этим прикосновением.
Моя грудь набухла в лунном свете, как белые купола, обрызганные прозрачными каплями воды. Я дотронулась до одного из сосков и наблюдала, как он медленно твердеет, словно по волшебству.
До чего же здесь хорошо, подумала я. Ночь была тихой и безветренной, но в ее томности я чувствовала себя так, словно плыла в теплом море. Небо над побережьем было чистым, и звезды сверкали над головой, как бриллианты, освещенные неистовым огнем.
Слабый всплеск заставил меня посмотреть на воду. Ничто не нарушало ее поверхность, лишь слабые отражения звезд мигали, как; светлячки, угодившие в паучью сеть.
И вдруг чья-то огромная голова разбила воду посреди течения, и вода расступилась и взвилась брызгами перед длинной мордой. Это рыба колотилась в зубах Ролло; на мгновение мелькнул ее хвост, блеснула чешуя, когда Ролло резко дернул головой, перекусывая спину добыче. Здоровенный пес медленно подплыл к берегу, встряхнулся и пошел прочь, — а его ужин висел в его зубах.
Зверь на мгновение остановился на дальнем краю мыса, глядя на меня, и шерсть на его холке поднялась, превратившись в мрачную тень, на фоне которой сверкнули желтые глаза и блеснула убитая рыбина. Это похоже на картину примитивиста, подумала я; и еще в зрелище было что-то русское, особое сочетание крайней дикости и абсолютного спокойствия.
Потом собака ушла, и ничего не осталось на берегу, кроме деревьев, скрывающих то, что лежало за ними. И что же это такое, гадала я… Другие деревья, подсказала мне рассудительная часть моего ума.
— Слишком много деревьев, — пробормотала я. Цивилизация — даже в той примитивной форме, к которой я постепенно привыкла, — была не более чем тонким полумесяцем на краю континента. Двести миль от берега — и вы уже оказывались вне территорий, где можно найти город или ферму. А дальше простирались три тысячи миль… чего? Дикости, конечно же, и опасности. И еще приключений… и свободы.
Это был новый мир, в конце концов, свободный от страха и полный веселья, и мы с Джейми были вместе, и долгая жизнь лежала перед нами. Разлука и печаль остались позади. Даже мысль о Брианне не вызывала сильных сожалений — да, мне ее очень не хватало, и я постоянно думала о ней, но я знала, что она в безопасности в своем родном времени, и благодаря этому знанию мне было легче переносить ее отсутствие.
Я лежала на плоском камне, жар, накопившийся в нем за день, согревал мое тело, и я была счастлива просто оттого, что живу. Капли воды на моей груди высохли, сначала превратившись во влажные пятна, а потом и вовсе исчезнув.
Легкие облачка гнуса повисли над водой; я их не видела, но я знала, что они там, потому что слышала, как время от времени выпрыгивают из воды рыбы, ловя насекомых в воздухе.
Насекомые были здесь вездесущей напастью. Я каждое утро внимательно осматривала кожу Джейми, выбирая из ее складок прожорливых клещей и древесных блох, и щедро смазывала всех мужчин соком давленой болотной мяты и табачных листьев. Это спасало от опасности быть заживо сожранными тучами москитов, гнуса и плотоядными комарами, заполнявшими тенистые леса, — но это не останавливало рои злобных жуков, доводящих людей до безумия непрестанными укусами в глаза, уши, носы и губы.
Как ни странно, по большей части насекомые обходили меня стороной. Ян шутил, что их отгоняет исходящий от меня сильный запах целебных трав, но я думала, что дело тут в другом. Ведь даже сразу после ванны насекомые не проявляли желания побеспокоить меня.
Я предполагала, что это может быть своеобразной иллюстрацией фокусов эволюции, защитившей меня в этом мире от простуд и некоторых болезней. Кровососущие насекомые, как и микробы, эволюционируют вместе с человеком и весьма чувствительны к малейшим химическим сигналам, исходящих от источника питания. Придя из другого времени, я не подавала знакомых сигналов, и они не воспринимали меня как подходящую жертву.
— А может быть, Ян прав, и от меня просто ужасно пахнет, — сказала я вслух. Я опустила руку в воду и брызнула на стрекозу, отдыхавшую на моем камне, — она казалась всего лишь прозрачной тенью, ее яркие краски померкли в темноте.
Я надеялась, что Джейми поспешит. Ехать день за днем рядом с ним на козлах фургона, видеть каждое движение его тела, когда он правит лошадьми, отмечать каждую перемену в выражении его лица, каждую его улыбку, — этого было достаточно, чтобы у меня ежеминутно чесались руки от желания коснуться его. Мы уже несколько дней не занимались любовью, спеша добраться до Чарльстона, и моей накопившейся страсти хватило бы на дюжину мужчин.
Дыхание теплого бриза коснулось меня, и все крошечные волоски на моем теле разом поднялись от его касания. Я провела ладонью по мягкой выпуклости своего живота, потом погладила нежную кожу между бедрами, там, где медленно и сильно билась кровь, в такт ударам сердца. Я прижала руку к влажной набухшей ложбинке, ноющей от нестерпимого желания.
Закрыв глаза, я слегка потерла несчастное местечко и пробормотала:
— Черт побери, да где же ты, Джейми Фрезер?
— Здесь, — раздался хриплый ответ.
От изумления мои глаза распахнулись во всю ширь. Он стоял в реке, в шести футах от меня, и его напряженная плоть темнела на фоне светлой кожи. Его волосы свободно падали на плечи, обрамляя лицо и подчеркивая его белизну, а глаза смотрели пристально, не мигая, как у нашего волка-собаки. Совершенная дикость, совершенная неподвижность.
