Симона Вилар - Рыцарь света
Он какое-то время молчал, даже не повернулся, когда к нему приблизилась Милдрэд. Она была очень бледна. Но помнила, что еще имеет на принца влияние.
— Милорд, не делайте этого. Я прошу вас за этого человека. Некогда он оказал мне немало услуг и… Все, что пожелаете, только отпустите его.
— О, все дьяволы преисподней! — взревел Юстас. — Все, что пожелаю? А что я еще могу получить от тебя, если ты и так моя? И я могу сделать с тобой все, что мне заблагорассудится. Но, кажется, ты с этим трубадуром беседовала о любви? Как забавно! Сначала мой отец, теперь этот пройдоха… Ты расшалилась, моя милая. Но…
Он резко умолк, переводя взгляд с Артура на Милдрэд и обратно.
— Ха! А ведь недаром этот красавчик еще там, под Уоллингфордом, показался мне знакомым. Разве не он кинулся под мечи, когда я захватил тебя под Гронвудом? Так, может, это тот самый славный парень из Шрусбери, за которого ты когда-то собиралась замуж?
Юстас подошел к пленнику и уставился на него, чувствуя, как со дна души поднимаются какие-то ядовитые испарения, как он словно пропитывается ими, понимая, что перед ним его основной соперник, тот, ради кого Милдрэд была готова обмануть весь мир, а позже уморить себя голодом… которого не забывала все эти годы… чье имя порой шептала во сне…
— Артур? И что ты скажешь мне, Артур? У меня к тебе немало вопросов. С чего начнем? Тебя послал Честер? Ты человек Плантагенета? Это твои воины сегодня пытались напасть на меня?
Артур молчал, дерзко глядя на принца. А Юстас смотрел на него. Мало кто мог выдержать взгляд принца, и это доставляло Юстасу истинное удовольствие, он понимал, что его боятся, что подчиняются его силе. Но этот парень не стушевался перед ним. А ведь он — ничтожество, почти труп… Ибо Юстас знал, что тому недолго осталось жить.
— Как ты хочешь умереть? — с презрительной усмешкой спросил Юстас. Глаза его обещали смерть.
— От старости, — был ответ.
Юстас опешил. Этот подонок еще смел шутить! Да он просто не ведает, с кем имеет дело! Ну ничего, Юстас знал, как подчинять людей, как доводить их до такого состояния, когда они забывают, что они люди, когда превращаются в нечто из сгустков крови и ошметков мяса, когда не осознают, живы еще или уже в аду.
— До старости тебе не дожить, не обольщайся. Ибо ты умрешь уже сегодня… к утру. И будешь умирать медленно. Сначала тебе сожгут волосы. Потом выколют один глаз. Один. Для того чтобы ты смог и далее наблюдать работу моих палачей. Смотреть, как они рвут твою плоть раскаленными щипцами, как вонзают в тебя иглы, как отпиливают конечности. При этом тебя будут отливать водой и задавать нужные вопросы. И ты все им скажешь. И про службу у Плантагенета, и про спрятанные монастырские сокровища, и про то, где скрываются твои воины. Ты все скажешь. А к утру будешь молить о смерти как об избавлении. Но прежде я позову к тебе сию прекрасную даму, дабы она прочитала над тобой отходную молитву и ты смог увидеть ее в последний раз своим единственным глазом. А потом наступит мрак, потому что твой оставшийся глаз зальют кипящей смолой. Выживешь ли ты после этого? Мне это даже любопытно.
Милдрэд стояла позади принца, вцепившись в спинку кресла. Она едва не теряла сознание, ей было дурно. Слова Юстаса доходили до нее словно через слой воды. Он хочет выколоть Артуру глаза? Самые красивые, веселые и ласковые глаза на свете? Они хотят распилить его? Внутри нее закрутился какой-то мучительный смерч. И все же она вздрогнула, когда принц громко позвал Хорсу.
— Эй, Хорса! Ты слышал, что я повелел? Проследишь за исполнением?
Сакс смотрел угрюмо, его худое лицо было мрачным.
— Милорд, я не палач!
— Так станешь им! Это приказ! И ты сделаешь это, если не желаешь разделить его участь.
Юстас жестом велел увести Артура. Милдрэд видела, как он быстро оглянулся, когда его выталкивали в проем двери. Последний взгляд. Потом расшитый занавес опал, Артур исчез, глухо стукнула закрывшаяся дверь, и она поняла, что это все. Это конец.
Она осталась стоять на месте. От шума в голове она пошатывалась, но не падала. И только когда Юстас вышел, когда ей не нужно было держаться при нем из последних сил, Милдрэд, перестав воспринимать окружающее, заметалась…
Ее привел в себя резкий голос Хорсы:
— Эй, прекрати! Хватит бродить вдоль стены, как полоумная. Меня этим уже не проймешь!
От его окрика Милдрэд как будто очнулась. Оказалось, что она опять мечется у стены, касаясь ее ладонями, как и раньше, когда она почти сходила с ума. Но и теперь она была едва ли не на грани помешательства. Ох, лучше бы так и случилось, чем понимать, что ждет ее любимого. Ибо она любила его! Она верила ему! Она не выдержит, если ей опять придется потерять его! Все, что угодно, только бы он жил! И сейчас она пойдет к Юстасу, она будет умолять его, она станет валяться у него в ногах, и…
Милдрэд шагнула к двери, почти налетев на Хорсу. Он все еще был тут, мрачный и неподвижный, смотрел куда-то в пространство. Его худое лицо было бледным и напряженным, на щеках вспухли желваки, на лысой голове отражался свет. Милдрэд показалось, что она видит перед собой саму костлявую гололобую смерть — высокую и неподвижную. Смерть ее Артура…
Она всхлипнула, упала перед ним на колени, вцепилась в его пояс.
— Хорса! Умоляю, не делай этого! Не мучай его! Священной плотью распятого Христа и слезами, пролитыми над ним Богоматерью, заклинаю тебя, не делай этого. Я знаю, что ты человек Юстаса, что ты верен ему и тебя даже называют его псом… Я сама порой так называла тебя, но вот я перед тобой на коленях и прошу… я умоляю тебя, Хорса… Да, ты повинен в смерти моих родителей, но я готова все простить, готова сама умолять тебя о прощении, только смилуйся! Слышишь, я никогда больше не скажу тебе ни единого дурного слова, я стану любить и почитать тебя… Мы ведь родня, Хорса, ты мой дядюшка, и отныне я буду обращаться к тебе как к родне, буду твоей преданной помощницей… твоей рабыней!..
Ее нервная речь прерывалась рыданиями. Хорса потрясенно смотрел на нее, хотел поднять, но она не позволила, обхватила его ноги, прижалась к нему, дрожа, как в лихорадке.
— Хорса! Хорса!.. Сколько же зла мы принесли друг другу! А ведь ты всегда любил мою мать, я слышала рассказы об этом и знала, что Гита Гронвудская, несмотря ни на что, относилась к тебе с теплотой, понимая, что в том, что ты стал изгоем, есть и ее вина.
Сакс резко вздрогнул, как будто его ударили кнутом.
— Замолчи!
Но Милдрэд не унималась.
— Я знаю, что ты ненавидел моего отца, своего соперника… Но ведь он был твоим братом… У вас был общий отец. Да, я дочь Эдгара, я твоя родня, хочешь ты этого или нет… но я и дочь Гиты, которую ты любил! И я прошу тебя… Пощади Артура! Слышишь, это я, дочь Гиты, умоляю тебя о снисхождении!
