Симона Вилар - Исповедь соперницы
Слух о гибели моей жены мгновенно разлетелся по Норфолку. Я велел перевезти останки Бэртрады в аббатство Бэри-Сент-Эдмундс, покровительницей которого она была, и предать земле со всеми подобающими почестями. У меня и в мыслях не было похоронить ее в фамильном склепе Армстронгов, ибо я не считал ее членом семьи.
Она была нашим с Гитой врагом — беспощадным и жестоким. Поэтому я даже не поехал на похороны, доверив провести церемонию Пенде. Тот сообщил пораженному Ансельму, что графиня Бэртрада Норфолкская погибла в церкви святого Дунстана, когда там случился пожар, вместе со священником отцом Мартином. Это было необходимо, дабы скрыть, что произошло на самом деле. А мое отсутствие на похоронах… Мне было не до них. Уже третий день Гита металась в бреду, а наш маленький Свейн был так плох, что я поспешил окрестить его, чтобы спасти хотя бы его душу. Когда же Пенда вернулся с похорон, я пропустил мимо ушей его слова о том, что Ансельм что-то заподозрил. Отчего бы ему и не заподозрить, если чертов поп наверняка был замешан в это дело?
Но тогда я еще не знал о Бигоде, и только позже осознал, чем это нам грозит.
О его происках мне сообщили тамплиеры. Оказывается, Гуго сразу же после пожара отправился ко двору, но вышла заминка — начался сезон больших королевских охот, и не так-то просто добиться встречи с королем, когда он с приближенными и вассалами кочует по лесам и болотам Нормандии. Я, со своей стороны, попросил собратьев по Ордену сделать все, чтобы удержать Бигода подальше от короля — подкупить, запугать, но не позволить ему встретиться с Генрихом Боклерком до тех пор, пока я не прибуду в Нормандию.
Я должен первым доложить о случившемся отцу Бэртрады. Несчастный случай — я намерен настаивать на этом. Если же мне не поверят… Что ж, тогда я возьму на себя вину за гибель супруги, но сумею оградить от королевского гнева Гиту и детей.
Моя Милдрэд была, как солнечный лучик, и ее жизнь должна оставаться такой же мирной и сияющей. А Свейн… Да поможет Господь моему малышу справиться. Кормилица, своевременно подысканная Цедриком, уверяет, что выходит его — недоношенные дети то и дело появляются на свет, и в этом нет ничего особенно опасного.
Но в это верилось с трудом — уж слишком мал и слаб был Свейн. Гита едва не лишилась чувств, когда я впервые показал ей сына. Она и сейчас чрезвычайно слаба, а я не могу находиться при ней. Любой ценой я должен опередить Бигода, остановить, даже убить, если будет необходимо. Сказать по чести, я вовсе не прочь наконец-то поквитаться с ним, но скорее всего придется уламывать этого негодяя и в конце концов впасть в зависимость от него.
Эти печальные мысли обступали меня со всех сторон. Однако в конце концов я сумел ненадолго задремать, несмотря на неистовый рев моря за обшивкой судна. Сказалось многодневное страшное напряжение и усталость.
Я проснулся, словно от толчка, и первое, что понял — бешеной качки больше нет. Корпус судна неромко поскрипывал, вокруг меня валялись в беспорядке тюки, ящики и снасти, а в глубине трюма под плохо пригнанными планками настила плескалась вода.
Я поднял крышку палубного люка. Светало, и хотя продолжал дуть холодный пронизывающий ветер, на палубе вповалку спали измученные матросы. Закутавшись в мокрый насквозь плащ, я направился туда, где у руля стоял капитан.
— Славная ночка выдалась, не так ли, милорд?
Он указал на темнеющую у горизонта полоску суши.
— Не пройдет и часа, как мы войдем в порт Кале.
* * *Белые плащи тамплиеров я заметил еще тогда, когда корабль швартовался у береговой стенки.
Вид у меня был довольно потрепанный, и поэтому они первым делом поинтересовались, смогу ли я ехать верхом. Я слишком спешил, чтобы тратить время на то, чтобы привести себя в порядок, и они это поняли — я нахлестывал коня до самого Руана.
Здесь, в комтурии, мне сообщили первые новости. Вам судить, каковы они оказались: Генрих то и дело переезжает с места на место, а Гуго, утомившись гоняться за ним, обосновался в охотничьем замке Лион-ла-Форт, и там тамплиерам удалось побеседовать с ним. Бигод согласился хранить молчание, если я выплачу ему громадную сумму в шесть тысяч фунтов, причем задаток потребовал немедленно, и тамплиерам пришлось выложить ему две тысячи.
Цена немалая, но, пожалуй, впервые за все это время я вздохнул с облегчением. Хвала Всевышнему, что я не порвал с Орденом и тамплиеры поддержали меня в трудную минуту. Оставалось только одно обстоятельство — с полученными деньгами Гуго сразу же сможет выкупить должность стюарда двора, а значит все время будет подле короля. А на такого, как он, полагаться нельзя.
Теперь оставалось только ждать, когда король устанет от скачек по осенним лесам, вернется и соизволит меня принять. Тамплиеры предложили мне пожить до этого времени в комтурии, пообещав немедленно сообщить, когда появится возможность для аудиенции.
Дни тянулись, наполненные суровыми укорами совести. Я казнил себя за то, что упустил из виду Бигода, а до того — и саму Бэртраду. Недопустимое легкомыслие! Но когда мы виделись с нею в последний раз, она показалась мне такой жалкой и бессильной, что я перестал воспринимать ее всерьез и не придал значения ее угрозам… Снова и снова я вспоминал тот страшный день.
В праздник Святой Хильды Гита пожелала посетить монастырь, где провела детство. Я же собирался в Норидж. Рано утром, пока она еще спала, я поцеловал ее и уехал. Мы с Пендой заранее отобрали на продажу девять рыжих поджарых трехлеток, и в тот миг мне казалось, что нет ничего важнее, чем доставить их в Норидж и передать представителям ордена Храма. Цена была назначена заранее, я ожидал получить изрядную прибыль и гордился, зная, что мои лошади приведут тамплиеров в восторг. У меня не было ни малейшего предчувствия беды. День выдался ясный, безветренный, кони бежали бодро, всхрапывая и потряхивая золотистыми гривами.
Я обещал Гите вернуться к вечеру в монастырь Святой Хильды и вместе с ней отправиться в Гронвуд Кастл, и только благодаря этому не задержался в Норидже, ибо тамплиеры предложили отметить удачную для обеих сторон сделку. Хвала небесам, я уклонился.
В монастырь святой Хильды я прибыл, когда уже смеркалось. И тут же навстречу мне высыпала возбужденная толпа монахинь. Из их сбивчивых объяснений я понял только то, что в монастырь в день святой мученицы Хильды неожиданно прибыл аббат Ансельм. Он был настроен весьма сурово, придирался к сестрам и настоятельнице, грозил забрать новый алтарный покров, вышитый монахинями к празднику, а когда прибыла Гита, встретил ее бранью и поношениями. Никто не сумел утихомирить преподобного, а люди из свиты аббата аббата открыто оскорили Гиту, и она сочла за благо покинуть обитель. Ансельм же, словно только того и добивался, тут же велел своим людям собираться и умчался забыв в спешке про алтарный покров.
