Гордое сердце - Поттер Патриция

Маккензи увел лошадей на водопой. Эйприл будто в полудреме обернулась к сыну. Его мордашка сияла счастьем. Какой покой! Они были уже высоко в горах. Лучи заходящего солнца золотили верхушки сосен, в воздухе был разлит аромат сосновой смолы.

— Дэйви, сынок, пойдем поищем Маккензи.

Лесная тропинка вывела их к ручью, где Маккензи поил лошадей. Она уже знача его привычки. Он прежде всего заботился о лошадях и только потом начинал обустраивать стоянку. Завидев их, он улыбнулся.

— Здесь так красиво! Побудем пару деньков? — взмолилась Эйприл.

Ну как откажешь ей? — размышлял Маккензи. Апачи умчались далеко. Пикеринг, потеряв людей, не отважится подняться в горы. Ладно. Пойдет на охоту и хорошенько все обдумает. Куда дальше? Кажется, торопиться некуда.

Он улыбнулся, глядя на Эйприл. Она, сняв башмаки, пробовала ступнями воду. Подпрыгнув, быстро, как в джиге, переступила ногами — тысячи ледяных иголочек пронзили кожу.

— А ловить рыбу мы пойдем? — спросил Дэйви.

— Обязательно. Здесь полно пеструшки. Славная такая, жирная. Только тебя и ждет.

— А мне что делать? — крикнула Эйприл.

— Соберите хворост. Поищите местечко для стоянки.

— Заночуем прямо здесь. Такая прелесть! Речушка журчит, а вон, смотрите, небольшой водопад.

Кивнув, он отправился стреножить лошадей. Дэйви понесся следом. Молча, сосредоточенно мужчины принялись за дело. Эйприл смотрела на них, и сердце ее билось все быстрее. Что может быть лучше, когда между сыном и любимым такое согласие? Пожалуй, это и есть счастье. Она долго не отводила от них взора, а потом с легким сердцем отправилась за хворостом. И даже в лесу она была как бы рядом с Маккензи, прислушиваясь к его мягкому баритону, мурлыкающему мотив песенки, запавшей ей в душу в первый день их необыкновенного путешествия.

Ярко полыхал костер. Языки пламени освещали свежевыбритое лицо Маккензи. Дэйви спал как убитый, набегавшись за день.

Солнце скрылось за горами. Золотые полосы постепенно уступили место багровым. Стемнело. Розовый отсвет мягко ложился на горы и пойму реки. Какое чудо — заход солнца в горах! Эйприл блаженствовала.

Они сидели плечом к плечу, молча глядя на огонь. Она робко коснулась его руки.

— Маккензи, хочу поблагодарить вас. Вы так ласковы с сыном.

— Славный паренек, — ответил Маккензи. — У вас есть все основания гордиться им. Скажите, а его отец…

Этот вопрос не давал ему покоя все последние дни. Он то и дело напоминал себе, что миссис Мэннинг замужем. Где ее муж? Что с ним? Почему в разговоре она ни разу не обмолвилась о нем? Правда, в ее глазах он порой видел грусть. От Вейкфилда он знал, что дочка генерала живет где-то на Востоке. И это все, что ему было известно. Так уж повелось, что с генералом они никогда не касались частных проблем. Их связывало только общее дело. Маккензи сам однажды принял решение: с генералом не должно быть иных отношений, кроме деловых.

Эйприл молчала, закусив губу. Ее глаза подернулись грустью. Наконец, вздохнув, она сказала:

— Погиб в самом начале войны. Мы долго не имели о нем никаких известий. Каждое утро просматривали списки убитых. Его долго считали пропавшим без вести. Когда, война кончилась, нас разыскал однополчанин мужа, свидетель его гибели… — Эйприл запнулась. — Дэйви никогда не видел отца.

Маккензи вздохнул. Он хорошо знал, что это такое — мучительная неизвестность.

— Вы любили его?

Слова сорвались с языка, прежде чем он успел подумать, сообразить, что его это вовсе не касается. Зачем лезть не в свое дело?

Эйприл грустно улыбнулась.

— Да. Мы были так молоды… Когда познакомились, мне было восемнадцать, ему — двадцать шесть. Он служил командиром роты. Мягкий, добрый…

Хотелось добавить: сильный, но… Вот Маккензи — точно сильный. Уверенность, убежденность в своей правоте — это свойство сильных, а ее Дэвид находился под жестоким давлением матери и сестер. Образцовый сын…

— Да, я очень любила его, — сказала она.

От Маккензи не укрылась нотка сомнения, прозвучавшая в ее голосе. Странно, но это его почему-то обрадовало.

— Вы теперь направляетесь к себе домой?

— Направлялась, — лукаво улыбнулась Эйприл, — но попала в засаду.

Он взял ее ладонь и, повернув кверху, стал внимательно изучать каждую линию, каждую черточку. Неожиданно заметил волдыри.

— Что же вы молчали до сих пор? — Она услышала знакомый шотландский акцент. — Пойду поищу тысячелистник. Сделаем лечебную мазь, и все пройдет.

Быстрыми шагами он направился к лесу. Ему вообще хотелось побыть одному. Рядом с Эйприл он ощущал такое богатство чувств, какое не ожидал открыть в себе. Возникали безумные желания — сжать ее в объятиях, прильнуть поцелуем к ее губам. Он и в самом деле безумец! Его удел — суровая жизнь. По крайней мере сейчас надо думать, как скрыться от погони, а он раскис. Ему ли, изгою, смертнику, мечтать о любви?

Он любил одиночество. Прекрасно жилось ему в родном краю непуганых птиц и зверей. Потребности в общении с людьми он не испытывал. А теперь вот печется о чужих ему людях! Горд, когда удается порадовать их хотя бы самым малым. Зачем сломя голову помчался в лес? Отыскать целебную траву…

Да! Есть на свете вещи пострашнее сурового Бога его отца-кальвиниста. Почувствовать нежность и тут же задушить в себе. Как костер. Вспыхнул и погас, не успев согреть странника. Что ж, у каждого свой ад.

Эйприл очнулась от сна. Маккензи поблизости не было. Но он приходил. Заботливо укутал их с сыном одеялами, подоткнув со всех сторон. Костер не погас. Куча хвороста заметно уменьшилась. Человек-невидимка — вот он кто. Нет, добрый гном-покровитель.

Край неба порозовел, медленно всплывал красный диск солнца. Эйприл поежилась от утренней прохлады. Проснулся Дэйви. Сел, протирая глаза.

— А где Маккензи?

Вот, пожалуйста! Ребенок только о нем и думает.

— Охотится в горах. Видишь, его коня нет. Забрал с собой лук и стрелы.

Ружье он оставил, прислонив к дереву. На всякий случай. Но у нее в дорожной сумке припрятан револьвер. Уж лучше бы взял ружье с собой. Чего им бояться? Это он осторожен. Будто дикий зверь.

Они позавтракали галетами. А на обед будет рыба. Вечером Маккензи опустил несколько рыбин, нанизанных на веревочку, у самого берега в воду. А она? До чего же она беспомощна! Рыбу почистить не умеет. У отца кашеварил ординарец, которому приплачивали за это. В Бостоне готовила повариха. А что она вообще умеет? Ну, допустим, хорошая наездница. Во время войны овладела навыками медсестры. Вот и все, чего добилась. Впрочем, рядом с Маккензи любой почувствует себя недотепой.

Дэйви рвался гулять. Они пошли берегом реки, поднялись в гору извилистой тропинкой. Вышли к озерцу, окруженному дубами. Эйприл села, любуясь величественной природой, а Дэйви неутомимо сновал поодаль, то и дело крича: «Мама, смотри, что я нашел!.. А вот здесь… » Как он переменился! Бойкий, оживленный. Как хорошо, что они уехали из мрачного, унылого бостонского дома. Молодец Маккензи! Это его заслуга, что Дэйви стал таким.

Она закрыла глаза, прислушиваясь к звонкому голосу сынишки. Внезапно он замолчал, и сердце мгновенно сжалось. Эйприл осмотрелась. Дэйви был метрах в двадцати от нее. Неподалеку во весь саженный рост высился огромный бурый медведь. Оскалившись, зверь медленно шел к ее сыну. Идиотка, дура! Надо было взять с собой кольт. Она схватила толстенную ветку и бросилась вперед, стараясь отвлечь внимание зверя на себя.

И тут зацокали копыта. Молниеносно соскочив с лошади, пугливо прядавшей ушами, Маккензи кинулся с ножом на медведя. Зверь тотчас повалился на землю. Рядом, истекая кровью, упал Маккензи.

Глава девятая

Глаза медведя остекленели. Зверь содрогался в конвульсиях, придавив пятипалой лапищей Маккензи. Дэйви стоял, окаменев от ужаса. Эйприл попыталась сдвинуть тушу бурой громадины. Ничего не получилось. Она была на грани срыва. Казалось, еще немного, и зарыдает в голос. Отчаяние, как это часто бывает, придало ей сил. Когда она вытащила из-под медведя Маккензи, тот был без сознания. Она схватила его за ноги и потащила по земле. Приоткрыв помутневшие от боли глаза, он спросил: