Эммуска Орчи - Аз воздам
Деруледе содрогнулся от одной мысли, что он встретит Джульетту среди этих смеющихся исполнительниц ужасной комедии. Но он и здесь услышал тот же ответ: «Джульетта Марни здесь не значится». Никто не сказал ему, что по строжайшему приказу Мерлена Джульетта была занесена в список «опасных» и помещена в Люксембургскую тюрьму среди немногих заключенных, к которым никто не допускался.
Когда колокол прозвонил тушить огни и сторож начал свой ночной обход, Деруледе понял, что его поискам пришел конец.
Но об этом он не хотел думать и бродил по улицам в ожидании зари. Мало-помалу им овладело безнадежное отчаяние. Ночь уже близилась к концу, когда, бредя вдоль реки, он вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча.
– Зайдите в мою лачугу, – обратился к нему ленивый протяжный голос, и твердая рука потянула его прочь от темной и молчаливой реки. – Я живу в чертовской дыре. Но зато там можно спокойно поговорить.
Деруледе очнулся от забытья и увидел высокого, счастливого, прекрасно одетого сэра Перси, один вид которого уже вселял надежду.
Вскоре они оказались около маленькой гостиницы, дверь которой была широко распахнута.
– Моему хозяину нечего терять, – объяснил своему другу англичанин, провожая его по шатким ступеням на второй этаж. – Он всегда оставляет двери открытыми для всех, но, увы, внутри обстановка настолько ужасная, что никто не рискует даже входить.
– И я удивляюсь, как вы рискуете жить здесь, – улыбнулся Деруледе, обратив внимание на контраст между утонченной внешностью своего друга и окружающим убожеством.
Сэр Перси погрузил свое огромное тело в глубины хромоногого кресла и блаженно вытянулся.
– Я задержусь в этой проклятой дыре лишь до того момента, как вытащу вас из города.
Деруледе покачал головой.
– В таком случае, можете отправляться прямо сейчас. Теперь я уже никогда не покину Париж.
– Вы хотели сказать – Джульетту Марни, – спокойно продолжил Блейкни.
– Боюсь, что до нее нам уже не добраться.
– А вы знаете, что она в Люксембургской тюрьме? – неожиданно резко спросил англичанин.
– Я думал об этом, но у меня нет никаких сведений.
– Завтра она предстанет перед судом.
– Я предполагал и это. Они никогда долго не держат заключенных.
– И что вы собираетесь делать?
– Защищать ее до последней возможности, до конца…
– Так вы все еще любите ее? – с улыбкой спросил Блейкни.
– Все еще?
Безнадежность, прозвучавшая в этой фразе, поведала сэру Перси все, что ему было нужно.
– Но она ведь все-таки предала вас?
– И полностью искупила свой грех.
– И вы готовы простить?
– Понять – значит простить, – ответил Деруледе. – Я люблю ее.
– Ваша Мадонна! – иронично улыбнулся сэр Перси.
– Нет. Просто женщина, которую я люблю, со всеми ее грехами и слабостями. Женщина, ради спасения которой я готов отдать жизнь.
– А она?
– Она не любит меня. Иначе зачем бы она стала меня предавать?
Блейкни молчал, и в уголках его рта светилась странная, загадочная улыбка. Затем он было хотел сказать что-то важное, но, по-видимому, передумал и, пожав своими широкими плечами, лишь продекламировал:
– Пусть время и судьба владеют нами…
– Теперь, когда вы знаете, как я люблю ее, – несколько успокоившись, продолжил Деруледе, – позаботьтесь о ней после того, как меня осудят. Спасите ее ради меня!
И вновь лицо сэра Перси осветила странная загадочная улыбка.
– Спасти ее? А кто же, по-вашему, обладает такой сверхъестественной властью – я? Или лига?
– Я думаю – вы, – серьезно ответил Деруледе. Опять было впечатление, что сэр Перси хочет сказать нечто важное своему другу, но вновь он ничего не сказал и лишь усмехнулся:
– Ну что ж, попробую.
ГЛАВА XIV
СУД
Наступил день, необычайно трудный для Фукье-Тенвиля. Целых восемь часов ушло на суд по обвинению тридцати пяти лиц в измене Республике. Тенвиль был неутомим и, несомненно, превзошел себя: из тридцати пяти подсудимых тридцати был вынесен смертный приговор.
Жаркий августовский день уже клонился к закату, и вечерние тени начали окутывать длинный неуютный зал, где заседало это подобие суда. В самом конце зала, на грубой деревянной скамье, перед пюпитром, заваленным бумагами, восседал председатель суда. Над его головой на голой стене красовались слова: «Республика, единая и неделимая», под ними – девиз: «Свобода, равенство и братство». Четыре чиновника вносили в объемистую книгу «Протоколы революционного трибунала» записи о Гнуснейших в мире преступлениях. Напротив председателя, на более низкой скамье, уселся гражданин Фукье-Тенвиль, успевший отдохнуть и освежиться. На каждом пюпитре, бросая причудливые тени на лица чиновников и на белые стены со зловещими девизами, горела сальная свеча. Окруженный решеткой помост в центре зала дожидался подсудимых. Напротив него спускалась с потолка медная с зеленым абажуром лампа.
Вдоль длинных стен зала стояли в три ряда прекрасные дубовые скамьи, захваченные из собора Парижской Богоматери и других церквей. Вместо благочестивых молельщиков на них восседали зрители страшной комедии о несчастных, которых через несколько часов ждал эшафот. Первый ряд предназначался для граждан депутатов, желающих присутствовать на суде. Обязанностью их было следить за правильным ведением дела. Почти все скамьи были заняты. Тут находились гражданин Мерлен, министр правосудия; напротив него – гражданин министр Лебрен, далее Робеспьер, все еще в полной силе своей власти, и много других известных лиц. На конце скамьи отчетливо выделялась фигура Деруледе со скрещенными на груди руками.
Гражданин председатель позвонил в колокольчик, и двери для публики открылись. О, что это были за отбросы общества! Женщины растрепанные, едва одетые, с ужасными испитыми лицами. Все они стремились занять места поближе к несчастным жертвам. Были здесь и дети с бледными, исхудалыми от голода личиками. Эти дети видели смерть во всем ее ужасе. Теперь они с нетерпением ожидали интересного зрелища.
– Введите подсудимых![16] – раздался голос председателя.
Подсудимые входили по одному, в сопровождении солдат национальной гвардии: их вводили на помост, где они выслушивали обвинительный акт, который читал Фукье-Тенвиль.
После того как двое были приговорены к смертной казни, несколько человек – к галерам и три женщины – к заключению в исправительном доме, наступила очередь Джульетты. Она вошла совершенно спокойно, необыкновенно прекрасная в своем простеньком сером платье, опоясанном черной лентой, с мягкой белой косынкой на груди. Из-под белого чепчика выбивались роскошные золотистые волосы. Детское личико было очень бледно, но вполне спокойно. Как бы не сознавая окружающей обстановки, она твердой поступью взошла на помост, не глядя по сторонам, и потому не видела Деруледе. «Приговор Джульетте Марни был произнесен 25 фрюктидора, в семь часов, гражданином Фукье-Тенвилем, и подсудимая выслушала его совершенно спокойно, почти равнодушно», – гласит исторический документ.
