Мануэль Гонзалес - Любовь и чума
— Положите его туда, откуда взяли, — ответил Заккариас.
— Да разве ты не знаешь, проклятый язычник, — начал Доминико, — кому принадлежит право таскать багаж, прибывающий по воде? Мы составляем часть уважаемой всеми корпорации гондольеров и не потерпим, чтобы дерзкий иностранец…
Доминико замолк, заметив выходившего из гондолы синьора.
— Этот человек — мой слуга, — произнес последний, окидывая всех высокомерным взглядом. — Он настолько силен, что не нуждается в помощи чужих рук: уходите же, иначе…
Заккариас действительно был настоящим геркулесом.
— Силен ваш слуга или нет, — перебил Доминико, — но он не помешает нам воспользоваться данными нам правами, мы стоим за них твердо.
Незнакомец подошел к своему слуге и шепнул ему:
— Не благоразумнее ли будет удовлетворить эту наглую чернь?
Но Заккариас, очевидно, не обратил внимания на это замечание своего господина и сказал Доминико:
— Мое право — сила. Пользуйтесь же вашим, и я воспользуюсь своим.
Гондольеры испустили крики негодования и бешеного гнева. Иностранец побледнел и дотронулся до плеча слуги серебряным жезлом, бывшим в его руках.
— Не бойтесь за меня, благородный Кризанхир, — проговорил насмешливо Заккариас и воскликнул, обращаясь к толпе. — Нельзя ли обойтись без угроз и без дерзостей? Если кто-нибудь из вас, тунеядцев, будет в силах поднять этот сундук, то пусть несет его за мной до гостиницы «Золотое дерево»!
Двое из рыбаков вошли снова в гондолу, из которой незадолго перед тем выгнал их Заккариас. Но напрасно пытались они поднять указанный сундук: тот был так тяжел, что казался привинченным ко дну гондолы.
Кризанхир обменялся со своим слугой веселой улыбкой.
— Сюда, Доминико! — крикнул один из гондольеров, выбившись совершенно из сил.
Доминико поставил на землю свой громадный кувшин с вином и поспешил на подмогу к товарищам.
— Куда следует отнести этот сундук? — спросил он заплетающимся от вина языком.
— Подними его прежде, а потом я отвечу тебе на твой вопрос, — ответил иностранец.
Гондольер улыбнулся презрительной улыбкой и взялся за сундук, но поднял его только наполовину и снова опустил.
— Ну тут, должно быть, собраны все сокровища святого Марка! — воскликнул он.
— Я отвечу тебе, хвастуну, только то, что сундук не тяжелее каждого из моих кулаков, — сказал ему Заккариас, обнажая свои мускулистые руки.
— Интересно знать, сколько правды в словах твоих, презренный болтун! — произнес Доминико, выскочив из гондолы.
Засучив рукава своей толстой туники, он стал в оборонительную позу, а слуга Кризанхира последовал за ним, ворча с негодованием:
— Любопытство вообще очень большой порок, а в особенности для гондольера, и я сейчас докажу тебе это на деле!
Толпа окружила немедленно бойцов, молясь всем святым за успех Доминико.
— Я жду! — проговорил насмешливо последний.
— Я не злоупотреблю твоим долготерпением, — ответил Заккариас, нанося ему в бок сильный удар.
Доминико упал, но тотчас же вскочил и стал в прежнюю позу.
— Так я, значит, могу возобновить урок и довести его сейчас же до конца, — заметил Заккариас, осыпая противника тяжелыми ударами.
— Я начинаю думать, — лепетал Доминико, — что ты не относишься к разряду хвастунов, какими оказываются почти все иностранцы, ненавидящие Венецию.
— Ты проявляешь себя с хорошей стороны, отдавая мне в этом должную справедливость, — отозвался Заккариас. — Да будет тебе известно, что я могу убить моментально быка, а ослов убиваю без всяких усилий.
Он схватил венецианца, поднял его высоко над своей головой и бросил так, словно это был мяч.
Гондольеры с восторгом захлопали в ладоши, не заботясь, по-видимому, об увечьях, полученных побежденным товарищем.
— Я сейчас дал тебе доказательство своей дружбы, — сказал Заккариас, помогая противнику приподняться с земли. — Я не всем демонстрирую свое искусство в битве.
— Благодарю за честь! — ответил Доминико, потирая плечо и пытаясь улыбнуться.
— Между нами не будет больше вражды, товарищ!
— Не будет, мой учитель. Можете быть уверены, что я не попрошу у вас повторения урока… Я вдобавок пожертвую пять свечей Пресвятой Деве, поскольку понимаю, что без Ее заступничества у меня были бы переломаны кости.
Он пошел по направлению к церкви Санто-Мариа-дель-Орто и исчез из виду, а Заккариас, не желавший, чтобы гондольеры знали, где он намерен остановиться, принялся уже снова отвязывать гондолу, чтобы пристать в другом месте.
В это время какой-то молодой человек протиснулся к нему сквозь толпу гондольеров и шепнул ему на ухо:
— Добро пожаловать в Венецию, властелин жизни!
Геркулес обернулся и вздрогнул, увидев пред собой Иоанниса.
— Опять ты!.. Везде ты! — крикнул он запальчиво.
— Конечно, опять я! — пробормотал далмат со странной улыбкой. — Но не бойтесь, я буду нем, как невольники в Бланкервальском дворце или как рыба в воде!
Кризанхир вытащил торопливо из-за пояса один из тех маленьких миланских стилетов, острие которых убивает мгновенно. Он хотел отнять у ловкого шпиона возможность сообщить глазевшим гондольерам настоящее имя мнимого Заккариаса или сделать какой-нибудь тайный донос. Но победитель Доминико вернул уже изменившее ему на время хладнокровие, удержал аколута и подошел к далмату, который отступил. Взглянув на его бледное красивое лицо и на кошачьи сверкавшие глаза, он спросил лаконично:
— Какой новой низостью хочешь ты удружить мне?
— Я могу вам помочь осуществить план, который привел вас в Венецию с риском поплатиться жизнью и свободой, — ответил ему хладнокровно далмат.
— Так ты знаешь, что побудило меня прибыть сюда инкогнито?
— Знаю, но ваш план, по-моему, лишь мечта. Осуществить его может только один человек.
— Если ты не хитришь со мной, Иоаннис, если этот единственный человек действительно желает оказать мне услугу, то я дам ему серебряный жезл и возведу его в протобасты, а тебя назову великим дрюнгером моего флота, — сказал мнимый Заккариас, который был не в силах скрыть свое волнение. — Но когда же могу я увидеть эту сильную влиятельную личность?
— Завтра, так как я сообщу ему сегодня же эту новость, — шепнул тихо далмат.
Через два часа Иоаннис, одетый в изящный костюм из черного бархата, остановился перед ярко освещенными окнами дома, широкий мраморный фасад которого был украшен изящными изваяниями. Четыре кариатиды поддерживали балкон с красивыми колоннами, но в целом фасад представлял собой смесь трех архитектурных стилей, вовсе не согласовавшихся между собой. Этот дом принадлежал богатому негоцианту[10] Бартоломео ди Понте, пользовавшемуся особенным почетом корпорации гондольеров и бывшему прежде синдиком[11]. Залы были украшены флорентийским мрамором, а окна драпированы великолепной шелковой материей, привезенной из Персии.
