Полина Федорова - Дороже титулов и злата
— Ась? — приостановился мужик.
— Голубчик, — одновременно произнесли Тауберг и Голицын и замолчали, уступая друг другу право произнести следующую фразу.
— Не мог бы ты… — снова сказали они хором, на что мужик с удовольствием гоготнул.
— Складно это у вас получается, господа хорошие! Как у энтих, как их, ну в балагане еще высту…
— Где здесь ближайший оружейный магазин? — не дал договорить мужику Тауберг.
— А очень даже просто, — поскреб мужик грудь под рубахой. — Это вы правильно, что ко мне обратились. Я туточки все про все знаю. Самый что ни на есть сведущий во всем городу. Аккурат. Ежели что, так, это, завсегда ко мне… все… Ружейный, значит?
— Да! — рявкнул Иван, опасаясь, что снова встрянет Голицын. Но тот молчал.
— Дак, здеся, недалече.
— Где недалече?
— Здеся, — неопределенно махнул рукой мужик.
— Твою мать, — выругался подполковник. — Ты улицу назови, дом…
— А очень даже просто. Магазейн ружейной стоит на улице Тулупной, через два квартала по правую руку в доме покойного капитана Песочникова, что сразу аккурат за бакалейной лавкой, на втором, стало быть, этаже. На первом, значица, лавка гробовых дел мастера Акинфия Фомина — знатный гробовщик, такую домовину изготовит, хоть сейчас в гроб ложись, — а на втором, стало быть, он и есть, ружейной магазейн. А вам что надобно, господа хорошие, ружьишко али пистолю?
— Пистолю, — буркнул Тауберг и посмотрел на Голицына. — Две пистоли.
— И очень даже просто, — заключил мужик. — Тамотко этих пистолей — завались.
— Ладно. — Тауберг полез в карман и достал четвертак. — На вот на полштоф.
— Благодарствуйте, — осклабился мужик, однако денежку не принял. — А вы бы заместо четвертачка, это, еще разик бы мне показали, как вы враз одни и те же слова сказываете. Уж шибко ладно это у вас получается. Лучше, чем в нашем балагане.
— Что-о?! — угрожающе протянули непримиримые соперники. Вышло это одновременно, как и просил мужик. Он довольно гоготнул и, приподняв триповый картуз, что означало одновременно «благодарствуйте» и «наше почтение», отправился своей дорогой. Антоан с Иваном кинули друг на друга испепеляющие взоры и, завидев проезжающего мимо местного ваньку, крикнули так ладно хором и в одной тональности, как не всегда получалось и у балаганных Бима и Бома:
— Извозчик!
Когда тот подкатил, и Голицын с Таубергом, избегая смотреть друг на друга, двинулись к пролетке, из-за угла показался запыхавшийся Африканыч. Завидев, что князюшка не один, дядька, выдерживая все правила неизвестной ему конспирации, закричал на всю улицу:
— Господин Марципанов! Мечислав Феллицианович, погодите!
Голицын вздрогнул и втянул голову в плечи. Тауберг, невольно оглядевшись, кого это зовет бегущий прямо на них старикан, и никого вокруг не увидев, сел в пролетку. Антоан хотел было сделать то же самое, но подбежавший старик схватил его за рукав.
— Вас все уже обыскались, барин, — метнув в Тауберга испуганный взгляд, торопливо сказал дядька. — Вот и Иван Афанасьевич на ловли собрались, только вас и дожидают.
— Мечислав Феллицианович? — усмехнулся Тауберг. — Так это вы? Эко имечко у вас ныне. Вы садиться-то будете, господин Марципанов?
Антоан, меча из глаз молнии, кои непременно наделали бы дырок в ком ином, не столь толстокожем, как Африканыч, отдернул руку.
— Отстань, Степан, — примирительно сказал он и, оглянувшись на Тауберга, заметил, что тот достал часы и, глядя на них, хмурится. — Мне сейчас некогда. Ступай и скажи там, что я скоро буду. А на ловли Иван Афанасьевич пусть отправляется без меня. Ступай, ступай.
— Не могу, барин, — протиснувшись меж ним и пролеткой, произнес дядька тоном, коим говорят покаянную молитву или последнее слово перед четвертованием. — Что хошь со мной делай, бей, ссылай на выселки али продай какой-нибудь Салтычихе, а не пущу я тебя с энтим господином. Ведь вы опять стреляться удумаете, а сего я допустить никак не могу.
Голицын поднял на Африканыча глаза и посмотрел на него в упор. Старик взора не отвел и смотрел на князя, не мигая. В его мутноватом взгляде читались фанатичное упрямство быка и отчаянная решимость висельника-самоубийцы.
— Простите, господа, но мне более недосуг лицезреть ваши семейные разбирательства, — подал голос Тауберг. — Что же касается вас, господин Марципанов, — с безграничным сарказмом произнес подполковник, — то сообщаю вам, что я остановился в гостинице «Европейская» и буду несказанно рад вас видеть у себя в любое устраивающее вас время. Пошел!
Ванька ухарски свистнул, хлестнул соловую кобылу вожжою, и пролетка с Таубергом тронулась. Антоан, метнув еще одну молнию в Африканыча, повесил голову и, превратившись в Мечислава Феллициановича, понуро поплелся по улице в направлении дома Селивановых. Позади него, словно гарнизонный солдат, конвоирующий тюремного сидельца-колодника, шел Африканыч и смотрел барину в спину. Его взор, и без того замутненный немалыми прожитыми годами, застилался теперь еще и жалостливой слезой.
13
— Где остановился подполковник Тауберг?
— В нумере двадцать четвертом. Второй этаж, направо.
— Он у себя?
— Да, еще не выходили. Сей час кофей пьют. Заказали себе в нумер.
Как все-таки довлеют над нами, милостивые государи, наши вещи, титлы и чины. Вот ежели, к примеру, обрядить какого-нибудь генерала, а еще лучше генерал-фельдмаршала знатного княжеского роду в крестьянский треух да посконную сермягу, так что произойдет дале? А вот что: гордая осанка у такого не сразу, но пропадет, титло отстанет, а ежели не отстанет, так будет служить едино насмешкой, и задразнят-замордуют такового окружающие насмерть. Какой оттенок носит наше обращение «князь» к пахнущему козлятиной татарину в малахае и бешмете? То-то. А фельдмаршальский жезл будет смотреться в его руках до того неказисто и инородно, что хуже соляного камня в мочевом пузыре. И вскорости заместо галантерейных словечек начнет такой князь и генерал-фельдмаршал произносить разные «надыть» и «ономнясь».
Тако же и в смысле обратном: наряди какого-нибудь крестьянина из выселок Сухая Щель или починка Прелая Выя, предварительно вымыв его в бане с вехоткою да мылом, в панталоны со штрипками, жилет из булавчатого бархату или объяра да сюртук цвета жженного каштана и водрузи ему на голову эластическую шляпу, так он поди, стервец, в скором времени и через ноздрю сморкаться перестанет и потребует себе вышитый кружевной платок с собственными инициалами.
Князь Антоан Голицын самое большее, что содеял бы после того, как узнал о местопребывании известного ему господина Тауберга, так едва заметно кивнул бы гостиничному служке и немедленно последовал в означенный нумер, четко и выверенно выставляя вперед себя при каждом шаге элегантную трость. Коллежский регистратор Марципанов же, вежливо поблагодарив служителя, прошел к лестнице и, чувствуя странную неловкость, поднялся на второй этаж. Он негромко постучал в двадцать четвертый нумер и, услышав приглушенное «Войдите!», открыл дверь.
