Шерил Сойер - Любовница. Война сердец
— Может быть, ты нанесешь нам утренний визит?
— Ты очень добр.
В то время как Себастьян пытался понять, означает это «да» или «нет», Десерней резко сказал ей:
— Я поговорю с Филиппом, а потом пойду. Но вы не забудете о нашей встрече.
В действительности, это был даже не вопрос, но она ответила сразу взволнованным голосом:
— Нет, конечно, нет.
Десерней склонился над ее рукой и поцеловал ее со страстью, которая заставила волосы Себастьяна зашевелиться. Затем он быстро провел рукой по волосам Гарри, точно так же, как он гладил пони, кивнул Себастьяну и ушел большими шагами, как варвар, которым он и был.
Себастьян поднял брови, глядя на леди Гамильтон, но она смотрела вслед французу, и он не мог прочитать выражение ее лица. Каким-то образом, к его удивлению, он остался один на поле боя. Это должно удовлетворить его на сегодня.
Жак постоянно поражался красоте английской деревни. Он вырос в долине, где река извивалась по пастбищам под высоким куполом неба. Его Нормандия была страной прозрачного воздуха и широких просторов, манящая всадника и путешественника. Здесь же, на пути к Фристонскому лесу, ландшафт постоянно изменял свои очертания. Живые изгороди из боярышника, увитые опьяняющими цветами, обрамляли горные отлоги, которые искривлялись по направлению к морю над поднимающейся впереди землей. Крутой склон холма неожиданно оказался на пути рядом с ним, чтобы затем обнаружить долину с буйной растительностью, фоном для которой служили повторяющиеся гряды похожих друг на друга холмов, отступающих на запад, покрытые вдалеке голубыми лесами. Там и тут мелькали фермерские домики или деревеньки в низинах, замаскированные деревьями, и только один церковный шпиль или несколько дымовых труб выдавали их присутствие. А дальше вверх, где земля вздымалась по направлению к высокому Даунсу, были рукотворные холмы, насыпи, служащие приютом костям и сокровищам древних саксонских лордов в их зеленых запущенных могилах.
София Гамильтон ехала рядом с Жаком на гнедом гунтере, почти таком же высоком, как Мезрур, который знал дорогу, как ей показалось, инстинктивно. Там, где тропинка была узкая, он пропускал ее вперед, чтобы иметь возможность наблюдать за ней сзади и наслаждаться совершенством ее гибкого тела и грацией.
По пути он заставил ее рассказать о происшествии в Брайтоне. Обдумав это и вспомнив случай у брода, он решил, что слишком много несчастных случаев в ее жизни связано с лошадьми, но когда он выразил свою озабоченность, София засмеялась.
— Я живу, как соня, — сказала она. — Лошади — мое единственное приключение.
— Значит, не навлекай на себя неприятности. Ты не должна сама заниматься Шехерезадой, например.
Она покачала головой.
— Не беспокойся, кузен Себастьян уже предупредил меня по этому поводу.
Десерней внутренне содрогнулся, затем, позабыв о Куле, продолжил любоваться Софией, когда она ехала впереди. От пышных темно-синих юбок для верховой езды, которые струились по гладкой спине гунтера, ее талия и спина поднимались ровно и гибко, как стебель цветка. Ее жакет обрисовывал прямые изящные плечи, а волосы, уложенные в тонкую сетку под полями черной шляпы, лежали свернутыми на затылке. Жак жаждал момента, когда это хорошо закрепленное сооружение уступит его пальцам, и он почувствует ее локоны, рассыпающиеся в его руках, подобно шелку.
У него не было возможности изменить то, что произошло между ними или что должно будет произойти далее. Он мог только идти вперед, его кровь бурлила от страсти, которая влекла его за ней и подталкивала к Англии, так чтобы он стал преследователем, а она добычей. Впечатление было еще более сильным, когда они вошли в лес. В некоторых местах пятнистый солнечный свет, проникающий сквозь деревья, затенял ее образ настолько, что она, казалось, растворялась на фоне листьев. В других, где ветки росли низко и густо, тусклый свет омывал ее как будто в мистическом водоеме, где он мог потерять ее навсегда.
Однажды Жак не удержался и позвал:
— София…
Она повернула свою голову, ее лицо было бледным под завернутыми полями шляпы. Но Жак внезапно замолчал.
Земля стала влажной, и передние копыта Мезрура тяжело ступали, когда он поднимался по усыпанной листьями тропинке вверх.
Жак был теперь ближе, но оставался позади нее.
— Скажи мне, почему холмы называются Даунс — «низы»? Это глупо. Почему не Апс — «верхи»?
София засмеялась:
— Я, в самом деле, не знаю.
Тропинка пересекала склон, и для них было достаточно места, чтобы идти бок о бок.
— Возможно, они были названы людьми, пришедшими сюда с более высоких мест на севере, под названием Вилд. Если ты едешь со стороны Вилда и проходишь через ущелье в холмах, направляясь на юг, ты спускаешься вниз.
— Куда мы направляемся?
— К одному красивому месту, чтобы насладиться видом. Поверь, это замечательное место.
— Я уже очарован видом.
Он потянулся и положил свои пальцы на ее затянутую в перчатку руку. Ей казалось, что ее рука потерялась в его большой ладони, но он сжал ее нежно, как будто это было нечто хрупкое, которое могло быть раздавлено, если применить слишком много силы. София не отняла руки, но секундой позже движение лошадей разлучило их, и она подарила ему взгляд из-под ресниц, который говорил ему, что она испытывает то же, что и он, когда они касаются друг друга. Никакие произнесенные вслух слова не могли сравниться с молчаливым диалогом их глаз.
Жак почувствовал возбуждение от того, что она сдержала слово и отправилась с ним, потому что сегодня была суббота, и вместо этого она могла принять приглашение в Бирлингдин. Лично ему это давало большое преимущество перед Себастьяном Кулом. Для всего деревенского сообщества, над которым она главенствовала, это означало, что за леди Гамильтон из Клифтона ухаживает виконт де Серней, и, согласившись поехать с ним верхом одна, она приняла это ухаживание.
В глазах общества она была скомпрометирована. Но чем? Он посмотрел на нее, и его сердце сжалось. Он сказал ей, что не вернется обратно во Францию, но поняла ли она, что он имел в виду насчет замка и наследства Сернея-ле-Гайара. Мысленно Жак пересматривал, что он мог предложить ей в сравнении с тем, что она уже имела, и находил все это недостаточным. Он не мог даже быть щедрым на правду. В чем бы он ей ни признался на этой новой, опьяняющей стадии их отношений, была одна тайна, о которой он никогда не должен говорить: ее муж, Эндрю Гамильтон, чья смерть преследовала его, чей призрак стоял ближе к нему, чем она когда-либо могла предположить.
Глава 21
