Паола Маршалл - На алтарь любви
Том узнал, что Ньюмен – человек угрюмый и нелюдимый, превратившийся в настоящего женоненавистника после того, как его жена сбежала с кем-то из придворных Карла II. Застать его чаще всего можно в таверне «Принцесса Киевская», где он снимал комнату. Предстояло выяснить, не разочаровался ли он в идеях пуритан настолько, чтобы выдать и тайны голландской армии, и темные делишки Грэма.
«Принцесса Киевская» оказалась крохотной таверной в глубине узкого, грязного проулка, совсем непохожей на чистенькие и уютные постоялые дворы Антверпена. Впрочем, Том был готов к этому – он оставил в трактире и свои новые сапоги, и изящную одежду. Поверх засаленного черного парика, надежно скрывшего от любопытных глаз его приметные золотисто-рыжие локоны, он нахлобучил потрепанную серую шляпу.
Том спросил у коренастого, с выступающим вперед брюхом хозяина, у себя ли Джайлс Ньюмен.
– Наверху, первая дверь направо, – лениво протянул хозяин, не вынимая изо рта глиняной трубки.
Лестница без перил вела на площадку второго этажа, куда выходили несколько дверей.
Том постучал в дверь справа, но никто не ответил. Может быть, хозяин ошибся? Том осторожно толкнул дверь, и она отворилась. Он оказался в полутемной комнате, пропитанной запахом дешевого табака.
Джайлса Ньюмена не было видно, только у двери стояла пара сбитых сапог, а над ними на гвозде висел рваный плащ. Том заколебался, но затем вытащил длинный кинжал, с которым никогда не расставался.
Держа клинок наготове, он подошел к кровати, откинул полог – и увидел лежащего на спине человека, без сомнений, умершего ужасной смертью. Его задушили – так часто поступали убийцы, желавшие разделаться с жертвой без лишнего шума. Судя по всему, убийство произошло совсем недавно, так как тело еще не остыло.
И снова Том заколебался. Спуститься вниз и сообщить хозяину, что он обнаружил мертвеца, означало вызвать подозрения и стать объектом расспросов, а секретному агенту британской короны не нужно ни то, ни другое. Исчезнуть, выскочив в оконце на противоположной входу стене, также означало вызвать подозрение, когда тело будет обнаружено.
Пожалуй, второй выход был более безопасным. Однако прежде стоило обыскать комнату на случай, если попадется какая-нибудь улика, подсказывающая, кто убил Ньюмена или чем он в последнее время занимался. Том внимательно осмотрелся по сторонам. Вещевой мешок лежал на стуле возле кровати, из него выпали книжка в черном переплете и пара замасленных перчаток.
Том подобрал с полу книжку и пролистал ее – это оказался молитвенник. На форзаце было нацарапано имя Ньюмена. Том не сомневался, для чего именно служила ему книжка. Некоторые буквы были обведены кружочком, а под ними подписаны другие. Значит, Ньюмен с кем-то переписывался, но с кем? У его корреспондента должна быть такая же книга с шифром.
Сунуть молитвенник в карман куртки было делом секунды. Кто знает, вдруг он когда-нибудь пригодится? Иногда важную тайну удается раскрыть именно благодаря таким пустякам. Больше в комнате не оказалось ничего достойного внимания, кроме жалких пожиток Ньюмена.
Том выглянул из окна, отметив, что сумеет, пожалуй, протиснуться в него. Несомненно, убийца попал в комнату таким образом.
Внизу он увидел крышу примыкающего к таверне сарая, откуда до земли было не более десяти футов. Поблизости никого – лишь коза щипала чахлую травку в садике, служившем одновременно и огородом, и крохотным пастбищем, как было заведено в Нидерландах. За оградой – немощеный переулок.
Том задумался. Пожалуй, ему будет лишь на руку, если тело Ньюмена обнаружат не сразу. В таком случае, это нетрудно устроить. Он подошел к кровати, перекинул тело через плечо и, стараясь действовать осторожно, пропихнул мертвеца в окно и придержал, так что тело соскользнуло по крыше на землю. Если повезет, недогадливые хозяева припишут смерть постояльца неуклюжей проделке с пьяных глаз.
Том с великим трудом протиснулся в оконце, съехал по крыше сарая и спрыгнул на землю, сумев не задеть при этом тело Ньюмена.
Оглядевшись, он отряхнулся и не спеша удалился. Ни в переулке позади таверны, ни на примыкавшей к нему улице ему никто не встретился.
Когда труп наконец найдут, хозяин, скорее всего, припомнит незнакомца, который спрашивал Ньюмена, поднялся наверх, да так и пропал.
Том продолжал идти размеренным шагом, пока не добрался до другого, более почтенного постоялого двора под названием «Белая лошадь». Там он постарался привлечь к себе внимание, притворившись, что напился почти до потери чувств. Элем, который ему подносила служанка, он щедро полил одну из кадок с цветами и также затеял шумную ссору с человеком, выигравшим у него партию в шахматы.
Закончив игру, Том принялся жаловаться на жульничество – теперь он был уверен, что его запомнят. Наконец хозяину и недавнему сопернику удалось успокоить разбуянившегося гостя, и Том, пошатываясь и сплевывая, удалился. Лишь когда «Белая лошадь» осталась далеко позади, он выпрямился и зашагал к трактиру своей обычной пружинистой походкой.
Глава седьмая
– Ну, что скажешь, Том? Не сравнить с временами, когда мы питались лишь сухарями да сыром и спали у костра на холодной земле, верно?
Амос Шоотер поднял бокал своего лучшего красного вина, приветствуя Тома с супругой и обещанного гостя – им оказался никто иной, как Уильям Грэм. Сегодня он ничуть не походил на запуганного, усталого, скверно одетого беглеца, каким Кэтрин видела его в последний раз. В темно-синем бархатном камзоле с жабо из брюссельских кружев он был поистине великолепен. На пальце его поблескивал дорогой перстень – ни дать ни взять преуспевающий торговец, как и Амос.
Все в столовой Шоотеров говорило о достатке и довольстве. Украшенный богатой резьбой дубовый буфет и массивный обеденный стол были уставлены тяжелой серебряной посудой. На стене красовался роскошный гобелен, а напротив него висела картина, на которой была изображена молодая женщина в голубом платье, играющая на спинете[15]. Кэтрин выразила восхищение картиной, и Изабель Шоотер пояснила, что это работа кисти малоизвестного голландского художника Яна Вермеера.[16]
Третью стену украшало вогнутое зеркало в причудливой позолоченной раме, которую поддерживали два сияющих золотом херувима. Зеркало презабавно искажало фигуры присутствующих, превращая их в подлинные карикатуры; ничего подобного Кэтрин никогда не видела.
Окно с частым переплетом на четвертой стене задрапировано темно-синими парчовыми занавесями, затканными серебряными лилиями. Пол выложен черной и белой плиткой, а зеркало над камином отражало пушистый персидский ковер.
