Луиза Кларк - Любовная петля
– Я не имела в виду ничего подобного, Пру! Только то, что тебе лучше не думать о Цедрике в этом смысле. Я думаю, что его вкусы касаются более зрелых женщин.
Алиса позволила служанке продолжать работу. Корсаж был снят, и Алиса встала, дав девушке снять с себя юбку.
Пруденс, которой минуло всего шестнадцать, и которая только что встала со школьной скамьи, густо покраснела.
– Когда-нибудь я стану старше, – заморгав, она выдавила улыбку. – Но мы говорили не об этом! Алиса, ты самая противная из всех сестер – ты всегда уходишь от разговора. Тебе нравится сэр Филипп Гамильтон? Я спрашиваю тебя напрямик. Будь любезна, сделай одолжение и ответь мне также прямо.
Алиса любила свою сестру, поэтому, смеясь, ответила ей настолько честно, насколько могла:
– Я считаю сэра Филиппа загадкой. Временами он кажется превосходным придворным, каким был сегодня утром. Свободно и красиво изъяснялся, и легко было поверить, что он действительно джентльмен-роялист, вернувшийся из ссылки. Потом он стал немногословным и зарделся, как школьник, от слов обычного светского содержания, похожих на комплимент в мой адрес. И тут я задумалась.
– О чем?
Горничная надела Алисе через голову юбку от костюма для верховой езды и поправила ее на стройной талии, потом накинула корсаж, по форме, напоминающий мужской камзол. Когда он был застегнут, Алиса мягко сказала:
– Действительно ли сэр Филипп сподвижник роялистов или же он тот, кто пошел за круглоголовыми.
У Пруденс перехватило дыхание.
– Алиса! Ты сошла с ума! Если он с круглоголовыми, то мы все подвергаемся страшной опасности!
– Поэтому, моя дорогая сестричка, я собираюсь как можно больше узнать о сэре Филиппе Гамильтоне, – уверенно сказала Алиса, останавливаясь перед зеркалом, чтобы надеть шляпу с низкой тульей, украшенную страусовым пером и подходящую по цвету к ее амазонке.
– Цедрик Инграм может не понять, – предупредила Пруденс. В ее голосе послышалась надежда.
Алиса улыбнулась своему отражению в зеркале:
– Мне придется рискнуть.
ГЛАВА 4
С вершины Фенвикских гор открывались дали неоглядные. Внизу, подобно ковру ручной работы, раскинулись поля, за ними виднелись кущи деревьев, и завершала картину узкая изогнутая полоска песчаного пляжа. А дальше – сколько хватало взора – бесшумно катило волны море.
Алиса и Филипп остановили лошадей у края вершины, голым скалистым отвесом обрывавшейся к берегу моря, а с другой стороны уходящей пологими, густо поросшими стеной леса склонами. Как и говорил лорд Стразерн, это место было удобно для верховой езды – открывался прекраснейший вид.
Но Филиппа мало волновал пейзаж – он смотрел на Алису Лайтон. Видел, как она высоко и ровно сидела в седле, сколько грации было в ее осанке, и – смущение от ее присутствия переходило в нем в тайное удовольствие видеть ее. Он впитывал ее в себя и чувствовал, как она заполняет все его мысли.
Почти всю дорогу они скакали галопом, обгоняя ветер, и на персиковой коже Алисиных щек зарделись розы румянца. Голубыми брызгами искрились глаза, споря с цветом драгоценного сапфира, а губы, опьяненные улыбкой, притягивали к себе. Не отрываясь, он смотрел на нее, и она казалась такой открытой, такой невинной, как будто только сейчас он увидел ее впервые.
Это ощущение не прошло, когда она посмотрела на него сияющими глазами и мягко сказала:
– Я будто здесь впервые – так никогда не восхищал меня этот прекрасный пейзаж. Вы не возражаете, если мы сойдем с коней ненадолго?
– Конечно, госпожа Алиса.
Он повернулся к конюху, ехавшему на приличном расстоянии от них, и приказал ему держать лошадей. Спрыгнув с коня, Филипп помог Алисе спуститься на землю. Она скользнула в его объятия, а он, прежде, чем опустить ее, крепко обхватил руками стройную талию. Она улыбнулась и вдруг осознала, что они – мужчина и женщина.
– Филипп, – едва прошептала она.
Это светская леди вежливо возразила джентльмену, который зашел слишком далеко, – а сама она нежно, страстно неслась навстречу ему. Филипп ощутил переполнявший ее жар, захлестнувший его изнутри, и, повинуясь желанию, сжал ее и – отпустил. У Алисы перехватило дыхание. Он стоял молча и чувствовал, как его тело сжигает огнем.
И уходя, убегая от чувств, он произнес первое, что пришло в голову:
– Вид здесь, действительно, прекрасный, как я и предполагал.
Алиса почувствовала подспудный смысл его слов. Их взгляды встретились.
– Мне всегда нравилось это место. Вы не потрудитесь немного отступить, сэр Филипп?
Он уже овладел собой. Стоять так близко от нее, почти соприкасаясь телами, было невозможно – хотелось сразу взять и впиться во влажную свежесть ее капризно изогнутых губ своими жадными губами. Но позволить себе это было бы безумием. И не потому лишь, что где-то рядом стоял слуга, Филипп поклялся самому себе – не трогать Алису Лайтон, пока не наладится связь с роялистами Западного Истона.
Легкой походкой они прогуливались по краю обрыва, любуясь зеленью полей и голубизной моря, слизывающего сухое золото песчаного пляжа.
– Позвольте сделать вам комплимент: вы прекрасно владеете лошадью, – подавленно сказала она. Посмотрела искоса, зовуще-сдержанным взглядом. – Я не сказала вам об этом, когда вы спасли меня, в тот день… И сегодня тоже… я заметила – вы ездите так, будто родились в седле.
Филипп недоверчиво улыбнулся: опасно влекущая красавица исчезла – ее сменила пристойная леди-роялистка. Опять начиналась игра в кошки-мышки.
Полушутя-полусерьезно, что-то подразумевая, он сказал:
– Я научился у отца, а он был известен при дворе как прекрасный наездник.
То, что Филипп позднее усовершенствовал свои навыки, служа в кавалерии парламента, а позднее – у Кромвеля, здесь не было упомянуто.
– Как интересно! – быстрый взгляд Алисы сквозил кокетством, но в глубине его прочитывалась напряженная работа мысли: – Я не помню, чтобы ваш дядюшка, сэр Ричард Гамильтон, был превосходным наездником.
Филипп рассмеялся:
– По словам отца, он действительно таковым не был. Дядя Ричард не то чтобы ненавидел лошадей, он просто смотрел на них как на средство передвижения. Кажется, мой дедушка имел склонность к диким лошадям, а дядя как-то попытался проехать на необузданном жеребце, будучи еще подростком. И переломал себе ребра и руку. После этого его непросто было усадить на лошадь.
– Тогда это многое объясняет. Насколько я понимаю, ваш отец всегда имел возможность помериться силами с дикими лошадьми?
Филипп кивнул, поглощенный воспоминаниями о прошлом. Он ясно представил себе отца, как он поглаживает нос и губы неуправляемого скакуна, успокаивает его своим прикосновением, тихо бормочет ему что-то на ухо спокойным убаюкивающим голосом.
