Аманда Маккейб - Укрощение повесы
Почему он не хочет быть с ней целиком и полностью?
Но он, безусловно, прав, что сейчас это пресекает — чем бы «это» ни было.
Анна кивнула, и он медленно отпустил ее руку.
— Мне пора уходить, — сказала она. — Ты, кажется, хочешь побыть в одиночестве.
— Нет, Анна, не уходи. — Его голос стал теплее. — Я не хочу быть один. Не сейчас. Я просто...
Она кивнула. Иногда ей тоже не хватало слов, когда нежданные чувства заполоняли все ее существо и она не могла объяснить их даже себе самой. Вот как сейчас. И если бы они занялись любовью, это ухудшило бы все в тысячу раз.
А вдруг был бы ребенок? В браке она зачала лишь однажды, но почти сразу потеряла ребенка и больше ни разу не забеременела. Но с Робом могло быть иначе. Кто знает? Она не может сейчас рожать. Ей надо прятаться в своей скорлупе, даже если она хочет, чтобы он вытянул ее наружу.
Ее тело хранило память о его прикосновениях и по-прежнему мучительно его желало. Ей надо лучше управлять собой.
Роб заставил ее снова лечь на подушки, вернул на место шемизетку, заново завязал ленты. С закрытыми глазами она почувствовала, что он лег рядом и заключил ее в кольцо своих рук. Осторожно убрал со лба волосы и легко поцеловал в щеку.
— Засыпай, — прошептал он. — Побудь немного со мной. Здесь ты в полной безопасности.
Несмотря на открывшиеся сегодня обстоятельства, Анна чувствовала, что ей действительно ничего не угрожает. Она медленно погружалась в дрему и видела сны. Хотя и понимала, что они никогда не станут явью.
Роб разгладил ее сбившиеся волосы — они разметались по его груди, накрывая, как шелковистым плащом, — словно желал привязать ее к себе. Сделать своей навсегда, даже если она обнаружит всю ужасную правду.
Анна спокойно спала, уютно устроившись у него под боком. Она так идеально там умещалась, словно они были сотворены друг для друга. Ее дыхание мягко касалось его кожи, и она чуть улыбалась какому-то своему потаенному сну.
Во сне она казалась такой нежной и юной, ее лицо потеряло свою привычную настороженность, отражавшую тяготы жизни и понятную подозрительность. Он легонько провел по ее щеке тыльной стороной ладони и стал смотреть, как кожу заливает бледный румянец. Внезапно перед его глазами вспыхнула пасторальная картина одной поэмы.
Анна в белом платье сидела под деревом посреди зеленого луга, ее лицо и волосы усеивали крошечные тени листвы, и они свободными волнами рассыпались по плечам, густые шелковистые пряди, перевитые цветами. Она откинулась назад, и он увидел гору цветов. А под ними выпуклость живота — она ждала ребенка.
Она улыбнулась сияющей улыбкой. В ней было столько радости и спокойствия. Она протянула к нему руку, призывая подойти...
Раны Господни! Ни ей, ни ему никогда не видать подобного мира. У каждого из них в этой жизни своя роль, свое место — явно не под красивым деревенским деревом. Он это давно понял. Анна ни за что не позовет его и не станет такой округлившейся и сияющей, как только узнает, что он должен сделать.
Он прилагал чертовски много усилий, чтобы держаться подальше от нее, особенно с тех пор, как присоединился к «Слугам лорда Хэншоу». Он даже не подозревал, что ему выпадут такие мгновения, старался удержать их — удержать ее — насколько это возможно. Насколько он посмеет.
По крайней мере, он сумел проявить хоть немного сдержанности, хотя тело его за это не поблагодарило. У него все ныло и пульсировало от неутоленной страсти, настойчивого желания погрузиться в нее и потеряться в жаркой и податливой плоти.
Он осторожно убрал в сторону выбившийся локон и поцеловал ее в шейку. От нее до сих пор пахло розами, сладким противоядием зловония внешнего мира. Она что-то сонно пробормотала и зарылась поглубже.
Роб натянул ей на плечи одеяла и осторожно поднялся, желая дать ей поспать и избавить себя от искушения. Их одежда валялась по всему полу. Роб стал собирать ее и вешать на стул.
— Опять серое, — пробормотал он, разглаживая укороченный рукав ее жакета. Почему она прячется за этой блеклостью? Ей бы пошли яркие цвета: лиловый, синий и зеленый, атлас и парча — они подчеркивали бы ее красоту.
Или, может, в этом и есть главная цель — спрятаться и замаскироваться? Как он сам. Только он прячется за вызывающими выходками, которые скрывают его настоящие цели, а она жмется за густым серым облаком, хотя заслуживает намного большего — самой прекрасной жизни, какая только бывает.
Роб посмотрел на сладко спящую Анну и подумал, что за секрет она прячет.
Она вытянулась на подушках, под тонкими одеялами отчетливо вырисовывалась ее грудь. Роб тут же вспомнил, каково было к ней прикасаться, чувствовать под языком шершавый сосок. И как она стонала от удовольствия, когда он посасывал ее грудь.
Все его тело снова мучительно напряглось. Внезапное решение поступить по чести давалось нелегко. Он резко отвернулся от соблазнительного зрелища и взялся за край стола. Пытался читать забрызганные чернилами бумаги, но не видел букв — перед глазами стояла Анна. Он слышал, как она дышит и как шелестят простыни, когда она поворачивается.
Он нетерпеливо распустил шнуровку на бриджах и сомкнул пальцы на болезненно твердой мужественности. Закрыв глаза, представил, что Анна в его руках, ноги приглашающе расставлены, кожа обнажена — и резко потер член, раз, другой, третий, пока не испытал мало-мальского облегчения.
Он не делал этого с зеленой юности, а в Соутворке и подавно не испытывал недостатка в женщинах. И хотел он вовсе не этого — он хотел Анну, хотел быть в ней целиком и полностью, обладать ею, однако пока придется удовольствоваться подобным.
— Чувствуя себя чертовски неудовлетворенным, Роб быстро сполоснулся холодной водой, что оставалась в тазике, и взял свежую рубашку. Внезапно в дверь постучали — слишком громко в послеобеденной тишине. Роб быстро глянул на Анну. Она нахмурила лоб и сползла под одеяло, но не проснулась.
Он схватил со стола кинжал, спрятал его в опущенной руке и заторопился к двери. В такой час никто не должен был его тревожить. Для большинства жителей Соутворка еще слишком рано, а за комнату он всегда платит вовремя. Роб приоткрыл дверь на дюйм и посмотрел на незваного гостя.
На пороге стоял слуга в черной с золотом ливрее, указывающей на его принадлежность к дому Уолсингема. Его взгляд метнулся через плечо Роба, словно он хотел заглянуть в комнату; у госсекретаря все слуги — и лакеи, и служанки, и даже мальчики-посыльные — были натренированы наблюдать, а затем докладывать об увиденном.
Но Роб загородил узкий проход своим телом, а он был много выше слуги.
