Лариса Шкатула - Шпионка для тайных поручений
— И что вы с ним сделаете? — как-то очень спокойно спросил его барон.
— Убью! — твердо пообещал Григорий.
— Тогда делайте это теперь же! — воскликнул Себастьян де Кастр, вскочил со стула и рванул на груди рубашку с кружевным жабо.
— Полноте! — удивленно воззрился на него Тредиаковский. — Я видел, что и вас не оставили равнодушным чары нашей княжны, но за такое у нас людей не убивают…
— Вы не поняли меня, — барон упал на стул и горестно обхватил голову руками. — Я и есть тот самый негодяй, кто своими действиями способствовал похищению мадемуазель Софи.
— Так это не пустая болтовня? — сразу насторожился Григорий. — Не истерика? Ну-ка, поведайте нам свою историю, мсье барон, что вы такое натворили за моей спиной, и, уверен, вам сразу станет легче.
Де Кастр почувствовал насмешку в голосе товарища, с коим судьба свела его при таких необычных обстоятельствах, но он был слишком удручен, чтобы как-то отвечать на его издевку.
— Помните, я уходил для встречи со своим человеком? По сути дела, это мой управляющий, который ведет переговоры с теми, кто хочет перевезти какой-либо груз на моем судне. Он такой пройдоха! Знает, кажется, всех марсельцев. Умеет найти любой товар. Везде у него если не родственник, так друг детства…
— Но я не пойму, какое отношение это имеет к нашему делу? — спросил Григорий.
— Сейчас вы все поймете, — успокоил его барон. — Так вот, едва я вышел из дома, как нос к носу столкнулся с одним своим старым приятелем. Когда-то, в юности, мы немало покутили с ним в кабачках Парижа. Оказывается, у нас нашлись общие знакомые в Марселе, я поведал ему свою историю, и Флоримон сказал мне…
— Что, Флоримон?! — закричал Тредиаковский так громко, так яростно, что рассказчик в испуге отшатнулся от него. — Говорите немедленно имя своего приятеля!
— Флоримон де Баррас, — проговорил барон, озадаченный его внезапной горячностью.
Вскочивший было на ноги Тредиаковский снова сел на стул и обхватил голову руками.
— Я догадывался, да что там, был уверен, что этот мошенник так просто от золота не откажется. На старика-отца надежды мало: упрется и ни слова не скажет, хоть пытай его. Иное дело молодая женщина. Ее и припугнуть можно, и сотворить с нею непотребство какое.
Свой обличающий монолог Григорий отчего-то произнес по-русски, потому Себастьян ничего не понял и загрустил еще больше. Собственно, и вина его лишь в том, что он никому не сказал о своей встрече с Флоримоном. Друг его об этом попросил. И Себастьян не увидел в его просьбе ничего странного. Ему казалось, что главное — достичь результата, к которому они стремились, а кто будет этому способствовать, не так уж и важно.
Если Грегор не доверяет ему настолько, что не говорит по-французски, значит, дело совсем плохо. Барон залпом выпил вино и приготовился к самому худшему. Ему отчего-то казалось, что русский приятель вызовет его на дуэль, а именно теперь, когда нашлась сестра и они еще не насладились обществом друг друга, Себастьяну вовсе не хотелось по-глупому умереть. Он был фаталистом и верил, что в радости люди должны быть особенно осторожными, потому что за хорошее всегда приходится дорого платить…
— И что сказал тебе Флоримон? — спокойно проговорил его новый приятель, видимо, в запале обращаясь к барону де Кастру на «ты».
— Я рассказал ему свою беду, и он успокоил меня, что нет никакой необходимости в других действиях, кроме тех, что может предложить он. Поскольку Флоримон лично знал Меченого…
— И тебя не удивило, что аристократ знаком с разбойником?
— Не удивило, — несколько растерянно пояснил Себастьян, — Флоримон и в юности знался с людьми, мягко говоря, не слишком благородными. Мы подшучивали над ним, но у каждого из нас были свои слабости, другим не всегда понятные. Вот я и подумал, почему бы Флоримону не знать Меченого…
— Вот именно, почему бы ему не знать сего разбойника, — усмехнулся Тредиаковский, — ежели он сам этот Меченый и есть!
— Что вы такое говорите, Грегор! — замахал на него руками Себастьян. — Лицо Меченого изуродовано шрамом, об этом всякий знает, а лицо Флоримона чистое и благородное. Он ни в коей мере не похож на разбойника.
— Тебе-то, понятно, неведомо, что большинство разбойников имеют самую обычную внешность. А если они и походят на злодеев, то делается это специально, чтобы наводить тем самым ужас на будущие жертвы. Это, дорогой барон, относится к головорезам. Иное дело мошенники. У самого хитрого шарлатана, коего я знал, был лик человека весьма благородного, с ясными, честными глазами, глядя в которые каждый проникался доверием к этой чистой душе… Ну да это я так, мыслю вслух. А насчет шрама, будто бы пересекающего все лицо Меченого, так откуда это всем известно, ежели кроме как в платке, которым он всегда свою личину закрывает, его в другом виде никто не зрел? Как, оказывается, просто обмануть даже не одного человека, а очень многих, пустив всего лишь нужный тебе слух!.. Опять я прервал твое повествование, Себастьян. Какие же условия выдвинул наш приятель?
— А никаких, — пожал плечами барон. — Сказал, что он лично снесется с разбойником и предложит ему выкуп от нашего имени. Разве по дороге в Марсель вы не говорили мне, что в крайнем случае согласны заплатить выкуп за освобождение мадемуазель Барбары?
— Говорил, — согласился Тредиаковский.
— Вот именно, а Флоримон к тому же уверял, что турецкое судно через три часа уходит из Марселя и мы не успеем ничего сделать за такое короткое время.
— Это все?
— Нет. Он взял с меня слово чести согласиться на требования разбойника, какими бы нелепыми они нам ни показались, и выполнить их в точности, если мы хотим добиться свободы для девушек. Он, мол, поручится своим именем, что мы люди порядочные и что с нами можно вести переговоры… А когда прибыл посланник от Меченого, я ничего плохого не заподозрил…
— Не заподозрил он! — Григорий резко поднялся из-за стола. — Скажи уж честно: хотел во что бы то ни стало вызволить из плена сестру!
— Хотел! — выкрикнул барон и тоже вскочил со стула. — А ты не хотел вызволить из плена Барбару?
Некоторое время они так и стояли друг против друга со сжатыми кулаками и суровыми лицами, но Григорий первый безнадежно махнул рукой и снова опустился на стул.
— Простите, барон, — виновато вымолвил он, — таков человек: не хочется ему чувствовать себя виноватым, вот он и ищет, на кого бы свою вину свалить. Как ни крути, а я один во всем виноват. Нам, мужчинам, на роду написано рисковать собой, спасая женщин, но Сонюшке-то за что такое?..
Он осекся, пытаясь справиться с рыданиями, клокотавшими в его горле.
