Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
– Его не приглашали, – заметила леди Летти, – но он все равно пришел. Вот проныра. Все Трелони такие. – С этими словами старая леди открыла табакерку и взяла понюшку «Королевы Шарлотты». По случаю приема она взяла свою любимую табакерку, серебряную, с большим фальшивым рубином на крышке.
С трудом дождавшись, пока бабушка чихнет в платок, Джессалин поинтересовалась:
– А почему? Почему его не пригласили? Словно не услышав, леди Летти направилась к одному из стульев, стоявших у стены. По случаю торжества она надела объемистый белый чепец с развевающимися отворотами и в своих жестких черных юбках напоминала ведерко для угля, плывущее под развернутыми парусами.
– Так почему же мистер Титвелл не пригласил собственного племянника? – не отставала Джессалин.
– Много лет назад между двумя ветвями семьи произошел разрыв. Но причины этой ссоры слишком скандальны для твоих нежных ушей. – Леди Летти нахмурилась и приставила руку к уху. – Что это они там играют, а? Надеюсь, не вальс. Я не позволю тебе танцевать такие непристойные танцы.
Джессалин печально вздохнула – она прекрасно знала, что в подобных случаях бабушку разжалобить невозможно. Как ни любила леди Летти посплетничать, при желании она бывала молчаливой, как рыба. А что до танцев, то Джессалин пока никто и не приглашал.
Джессалин обмахнулась веером. В зале стояла немыслимая жара. От запаха самых разных духов и сотен восковых свечей воздух казался густым. Оживленные голоса, смех и щелканье табакерок заглушали нежные звуки минуэта. В высоких зеркалах отражались матовый блеск шелка и сверкание драгоценностей. Казалось, светятся сами стены бального зала.
Незваный гость стоял, небрежно облокотившись на одну из колонн. На его лице застыло привычное презрение. Джессалин старалась не смотреть в ту сторону.
Она искала взглядом Кларенса, но того нигде не было видно. Зато хозяин дома, Генри Титвелл, с достоинством обходил бальный зал, приветствуя гостей. Приземистый, широкий в кости, он в своих белых брюках и желтом жилете был до странности похож на сваренное вкрутую яйцо. Густые насупленные брови и оттопыренная нижняя губа придавали его лицу спесивое выражение. Изредка Титвелл метал убийственные взгляды на злополучного племянника, а тот, казалось, даже не замечал их.
Мимо Джессалин и леди Летти прошла дама и улыбнулась, явно их не узнавая. Она была так густо накрашена, что казалась неживой. Из-за жары одна из фальшивых бровей отклеилась и теперь сползла к щеке.
– Ты только посмотри. – Леди Летти указала на проходящую даму. – У этой дурочки по лицу гусеница ползет. Неужели до сих пор ей об этом никто не сказал?
– По-моему, это бровь, бабушка.
– Тем более кто-то должен сказать ей об этом. Представь, что будет, если бровь совсем потеряется. – Леди Летти подняла свою трость, и Джессалин с ужасом подумала, что сейчас ее безумная бабушка окликнет несчастную даму. Но бабушка сделала нечто еще более ужасное.
– Эй, Трелони! – громко позвала она. – Хватит там подпирать колонну. Иди лучше сюда, озорник.
Трелони оторвался от колонны и походкой ленивого кота в жаркий день направился в их сторону.
Он склонился к руке старой леди Летти и заговорил насмешливо-почтительным тоном:
– Кого я вижу! Это же леди Летти. Что за царственный вид! Я уж подумал, это кто-то из членов королевской фамилии. Для полноты картины не хватает только диадемы да горностаевой мантии.
Леди Летти метнула на него свирепый взгляд.
– Не говори со мной таким тоном, мальчик. Мне это совсем не нравится. – Вставив в глаз монокль, она неторопливо осмотрела его с головы до ног, как будто приценивалась к выставленной на аукционе лошади. – В последний раз я тебя видела, когда ты был еще совсем сопляком. Теперь ты, конечно, подрос. И я все говорю себе: в гнилом стручке все горошины с гнильцой. Что скажешь на это, мой мальчик?
Губы Трелони растянулись в недоброй улыбке.
– Я прогнил насквозь, леди. До самого моего черного сердца.
К великому изумлению Джессалин, его ответ определенно понравился бабушке, она даже издала короткий смешок.
– Так вот, несмотря на твою безобразную репутацию, я позволяю тебе потанцевать с моей внучкой.
Секунду помедлив, Трелони слегка поклонился Джессалин. Когда он выпрямился, она увидела, что в темных глубинах его глаз что-то шевельнулось, словно дракон, просыпающийся в своей пещере от векового сна. Колени Джессалин дрожали, в любую минуту она была готова пуститься наутек, но в то же время ее сердце непреодолимо влекло в глубь пещеры, узнать, что же скрывается за непроницаемым взглядом проснувшегося зверя.
Руки Трелони сомкнулись на ее талии, и каждая мышца ее тела напряглась. Танцуя, Джессалин обращалась в основном к пуговицам на его мундире.
– Бабушка часто говорит совсем не то, что думает. Ей нравится шокировать людей.
– Мне тоже, – последовал категоричный ответ, и ладонь Трелони еще плотнее прижалась к ее спине. Дрожь и ощущение пустоты где-то внутри стали еще сильнее. – И сдается, вы тоже очень это любите. Так, может быть, создадим свой клуб? Можно придумать какое-нибудь симпатичное название. Ну, например, «Бесчестное общество борьбы со скукой и самодовольством».
Джессалин давно уже оставила попытки состязаться с ним в остроумии. Ей так нравилось просто танцевать. Знает ли бабушка, что оркестр играет как раз один из «непристойных» вальсов? Джессалин разучила танец дома со шваброй. Но у швабры не было ног, а у партнера – целых две, и это ей изрядно мешало. В очередной раз наступив ему на ногу, Джессалин не удержалась от тихого проклятия.
– Поверь мне, они ведут себя гораздо лучше, если не смотреть на них все время.
Джессалин не сразу сообразила, о чем он, так же, как не поняла, что обращается он к ней по-другому. Но все же она перестала смотреть на ноги, хотя тут возникло новое неудобство. Потому что, если не смотреть на ноги, то надо смотреть на него – больше некуда. Правда, оставалась люстра, изумительный трехъярусный хрустальный, отделанный золотом канделябр, свисавший с лепного потолка прямо над их головами. На потолке было столько всевозможных розеточек и завитков, что Джессалин вспомнила о сыре и праздничном малиновом торте. От всего этого великолепия слегка кружилась голова.
И Джессалин волей-неволей пришлось посмотреть в лицо Трелони, и все вокруг сразу завертелось-закружилось, и в очередной раз она утратила над собой всякий контроль.
Нет, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, но взгляд был буквально прикован к ее губам. Казалось, он гладит их, обдавая жаром своих глаз. Джессалин отвела взгляд.
Он был почти на полголовы выше. Даже Кларенс, который всегда казался ей высоким, не был настолько ей под стать. И еще, она могла бы поклясться, что, хотя Трелони тщательно это скрывал, каждое па отдавалось страшной болью в его раненой ноге.
