Мэри Блейни - Нежданный поцелуй
Минуту спустя Елена обернулась и снова посмотрела на гостя. Теперь она лучше владела собой, однако по-прежнему чувствовала, как действует на нее его присутствие. Стараясь говорить как можно спокойнее, она сказала:
— Я буду хранить уважение к вашей личной жизни, как и вы, надеюсь, к моей.
— Очень хорошо, — кивнул герцог. — Я ценю вашу деликатность.
Хотя он по-прежнему хмурился, Елена была почти уверена, что он испытывал к ней влечение. Не мог же он забыть тот поцелуй. Да-да, конечно, не мог.
Именно поэтому так злился… Возможно, эта мысль настолько поразила ее, что она с трудом удержалась от того, чтобы не высказать ее вслух.
И конечно же, он теперь боролся с этим своим влечением. Наверное, стремился оттолкнуть ее своим отвратительным поведением. Елена невольно прижала руки к сердцу.
— Доброй ночи, синьора. — Герцог шагнул к двери.
— Это похоже на бегство, ваша светлость. — Она присела на стул. — Что ж, можете бежать, если вам так хочется. Но перед этим вы должны назвать и вторую причину, по которой нанесли мне столь поздний визит.
— Желание сохранить свою честь и достоинство — единственная причина. И весьма серьезная. — Его рука легла на дверную ручку.
— Милорд, сядьте, пожалуйста. Сядьте же. — Это походило на расчесывание спутанных волос — ужасно трудно было заставить этого человека сказать правду о своих чувствах.
Он повернулся к ней.
— Нет, я не стану садиться. И вообще, мне пора…
Елена поднялась и приблизилась к герцогу. Глядя ему в глаза, она проговорила:
— Милорд, вы прекрасно знаете, что ваш вчерашний поцелуй напомнил нам обоим о том, что жизнь продолжается. И теперь вы напуганы своими чувствами, не так ли?
— Синьора, вы пытаетесь соблазнить меня? Или, может быть, добиваетесь чего другого?
Елена презрительно фыркнула.
— Я и не думаю вас соблазнять, высокомерный болван! Неужели ваша фантазия так бедна, что вы не можете представить нечто среднее между откровенной беседой и обольщением? — Елена со вздохом покачала головой и снова принялась расхаживать по комнате. — Что ж, милорд, в таком случае уходите. — Она махнула рукой в сторону двери.
Герцог взглянул на нее с некоторым удивлением.
— То есть вы вовсе не собирались стать моей любовницей?
— Нет, разумеется. Уверяю вас, милорд, если бы я пожелала завести любовника, я бы уже сегодня могла сделать выбор.
Казалось, он еще больше удивился.
— Значит, вы хотите от меня только одного — чтобы я признал, что между нами существует… какое-то взаимное влечение?
— Да, только этого!.. Но признайте же, что я права. Будьте честным перед самим собой и признайте, что это единственная причина, по которой вы нанесли мне визит в столь поздний час.
Герцог усмехнулся, и глаза его потемнели, взгляд же остановился на ее губах. Потом он вдруг шагнул к ней, приблизившись почти вплотную, однако не дотронулся до нее.
Ив тот же миг Елена ощутила странное жжение на губах — словно герцог впился в них страстным поцелуем. А глаза его, казалось, говорили: «Да, я желаю вас. И я хотел бы раздевать вас не только взглядом». Именно это она хотела от него услышать, именно этой правды требовала от него.
Судорожно сглотнув, Елена отвела глаза; она боялась, что герцог может прочесть ее мысли.
А он вдруг улыбнулся и сказал:
— Позвольте снова пожелать вам доброй ночи, синьора Верано. — Он склонился над ее рукой, но не поцеловал — возможно, передумал. Уже у самой двери он вдруг обернулся и тихо произнес: — Когда надумаете завести любовника, синьора, дайте мне знать.
Глава 8
Мерион думал о Елене Верано всю дорогу до самого Пенн-Хауса. И проклинал себя за то, что разгневал ее и смутил, хотя ему следовало вести себя совсем иначе — нужно было добиться ее благосклонности.
Мысленно он все еще находился рядом с ней. И ее изящное тело, казалось, взывало к нему, в то время как ее же праведный гнев повелевал удалиться. А потом она сказала, что ей не нужен любовник, но в то же время настаивала на том, чтобы он признал, что испытывает к ней влечение. Так что же все это означало?
Впрочем, сейчас ему лучше подумать не о ее поведении, а о своем собственном. Потому что если уж быть честным, то он вел себя как глупый юнец, как школьник, не выучивший урок. Вероятно, сейчас ему следовало тщательнейшим образом все обдумать и понять причины своего поведения. И конечно же, оценить уместность столь позднего визита. Похоже, он действовал, повинуясь импульсу, черт возьми! А ведь воображал, что давно уже покончил с необдуманными поступками, что положил этому конец, что повзрослел наконец-то!
Дом на Пенн-сквер был темным и тихим, хотя почти все соседние дома были ярко освещены. Его ночной швейцар поспешил выйти, спустил подножку кареты и поклонился. Герцог машинально кивнул и вышел из экипажа. Он уже пересек свой огромный холл и приблизился к лестнице, когда швейцар, деликатно откашлявшись, проговорил:
— Ваша шляпа, милорд…
— Да-да, конечно… — Герцог снял шляпу и плащ и вручил их швейцару вместе с тростью. Тот взглянул на него с беспокойством, и Мерион со вздохом пробормотал: — Я сегодня слишком занят… и озабочен.
— Да, ваша светлость, разумеется. — Швейцар с удивлением посмотрел вслед хозяину.
Поднявшись по лестнице, Мерион сразу направился в парадную гостиную, дверь в которую всегда оставалась открытой — это являлось напоминанием о тех днях, когда он часто приглашал к себе гостей после бала или после игры в карты. «Наверное, надо сказать мажордому, что не стоит поддерживать эту традицию», — подумал Мерион, переступая порог. Он сразу же приблизился к портрету Ровены, висевшему над камином.
И только сейчас он вдруг понял, почему после возвращения из Франции старался не смотреть на портрет жены. В голубом атласном платье, с жемчугами на шее и с тиарой на голове Ровена выглядела как подлинная герцогиня — изящная грациозная и очаровательная. И в то же время художнику удалось передать наивность и нежность Ровены, а также присущее ей дружелюбие, которое Мерион считал едва ли не самой привлекательной ее чертой. Все эти качества располагали к ней людей и отчасти уравновешивали его, Мериона, трезвую официальность. Именно поэтому он всегда считал их брачный союз необыкновенно удачным и счастливым, но сейчас он вдруг понял, чего в нем не хватало для подлинного счастья. Увы, в их браке не было страсти — не было, как теперь ему казалось, именно по его вине.
Тяжело вздохнув, герцог склонился перед портретом. Он решил, что непременно отправит его в Дербишир, в Пеннфорд, где ему найдется место рядом с его собственным портретом. Точно так же однажды ему найдется место рядом с ней на кладбище.
