Симона Вилар - Леди-послушница
Артур лежал среди чьих-то тел в углу и думал: он слишком слаб, чтобы уговаривать этих парней кинуться завтра на охрану, постараться отбиться… или, по крайней мере, погибнуть с честью, а не как презренные воры, болтаясь в петле. Откуда эта слабость? И вдруг в памяти всплыло светлое личико Милдрэд — ее румяные щечки, тонкий нос, удивительные голубые глаза с лукавым разрезом, как у кошечки. Его кошечка… Но нет, не его. Она сама отказалась от него. И именно это сознание лишало Артура сил. Ему вдруг все стало безразлично.
Потом он как-то незаметно уснул. Еще миг назад казалось, что в ночь перед казнью он и глаз не сомкнет, будет вспоминать всю прошедшую жизнь, а в следующий — было уже утро и в оконце под тяжелым сводом сочился сероватый свет ненастного дня. Последнего дня в его жизни. А так бы хотелось солнышко увидать. И ее… Интересно, придет ли Милдрэд посмотреть на казнь? Хватит ли у нее мужества послать ему прощальную улыбку? Да и где она теперь? Артур не опасался за нее, понимая, что с ней остались Рис и Метью, а они надежные друзья и знают, что для него значит саксонская леди. Но придут ли они? Ему бы хотелось в последний раз подмигнуть Рису, состроить рожицу строгому Метью. Бросить последний взгляд на нее…
Когда загрохотали тяжелые засовы и взволнованные пленные стали расползаться, прячась друг за друга, Артур так и остался лежать в своем углу. Он видел, как в подземелье спустились монах-цистерцианец и два стражника, освещавшие пленников факелами, словно выискивая кого-то, грубо пихали закрывавшихся руками от света солдат, требуя очистить проход. Потом один из стражей указал монаху на Артура.
— Поднимайся, сын мой, — изрек тот.
Итак, его казнят первым.
У Артура вдруг словно отнялись руки и ноги. Он просто лежал и снизу вверх смотрел на тощего монаха с унылой длинной физиономией и венчиком темных волос вокруг тонзуры. Но когда все же ответил, голос его звучал даже дерзко:
— Зайдите-ка лучше на неделе, святой отец. Мне надо припомнить все свершенные прегрешения, а это нескорое дело.
Монах нахмурился и задергал кадыком на тощей, как у ощипанного гуся, шее.
— Вставайте, во имя Господа. Эй, вытащите его отсюда.
Но Артур предпочел подняться сам. Постоял какое-то время, разминая отекшие от неудобной позы конечности, повел рукой, отметив, что рана почти не болит. И, рывком отбросив назад длинные волосы, двинулся по каменным ступеням наверх.
Его провели по сводчатому коридору, потом по каменной крутой лестнице и проводили в зал замка. Юноша огляделся. В полутьме можно было рассмотреть только деревянные стены, вытертые шкуры на полу, проступавшие в полумраке щиты на стенах, а еще нескольких человек у обложенного камнем очага посредине. Из-за плохой погоды окна были закрыты ставнями, и источником света служило только слабое пламя в дымившем очаге.
Один из стоявших у огня обернулся.
— Вы тот, кто зовется Артуром из Шрусбери?
— Все верно, сэр.
— Можете идти, вы свободны, — произнес тот же голос, и говоривший отвернулся.
Пораженный Артур в первый момент не двинулся с места. И лишь смотрел на этого плотного рослого мужчину в облегающей кожаной шапочке, на его широкую спину под желтым шерстяным камзолом, на блестевшую чеканкой рукоять его меча на богатом поясе, обхватывающем это коренастое тучное тело. Любящие поесть саксы склонны к полноте, невесть почему подумал он.
— Сын мой, вы не расслышали? Идите, — прозвучал рядом елейный голос монаха. — За вас просила влиятельная особа, и тан Эдмунд даровал вам прощение.
Больше Артур не заставил повторять и стремительно вышел.
День был хмурый, пронизанный мелко сеющим непрерывным дождем. Но даже сияющее солнце не смогло бы сильнее порадовать Артура. Какое-то время он стоял, прикрыв глаза и подставляя дождевым потокам лицо, а потом сбежал по ступеням, пересек чавкающий под ногами двор, вышел в распахнутые ворота — и тут же оказался в объятиях Метью и Риса.
— Провалиться мне на этом же месте, если я не рад тебе, будто своей любимой бабушке, — твердил Метью, обнимая Артура, так что тот невольно застонал в его медвежьих объятиях.
Рис плакал, не скрываясь.
— Артур, наш Артур… Целехонек. Артур…
— Но разве я не говорил вам, что Всевышний всегда на стороне отважных? — смеясь сквозь слезы, сказал юноша.
Они так и пошли по узкой грязной улочке, обнявшись втроем. У первой же харчевни Рис полюбопытствовал, не голоден ли их приятель.
— Кажется, съел бы сейчас и дохлую белку, — признался юноша.
Только позже, когда Артур поглощал овсянку с кусочками бекона и запивал все это жиденьким кислым пивом, он спросил о Милдрэд.
Рис и Метью быстро переглянулись, и Метью сказал, что с ней все в порядке.
— Главное сейчас, что ты избежал казни. Сможешь тронуться в путь? Нечего нам тут мозолить глаза, лучше убраться, пока не поздно.
Артур сдул пену с глиняной кружки:
— Конечно, поедем. Ведь наших коней еще не отняли? Ибо как иначе с нами отправится леди Милдрэд?
Они опять переглянулись. Рис уткнулся в свое пиво, а Метью стал ковырять соломенный жгут, торчавший из обмазанной глиной стены.
Артур внимательно поглядел на них обоих.
— Что это с вами? — он набрал в грудь побольше воздуха. — Дело в Милдрэд? Но вы же сказали, что с ней все в порядке?
— Да, она в порядке. Знаешь, Артур, — Метью навалился грудью на стол. — Это ведь она просила за тебя. Пошла к Эдмунду Этелингу, сказала, что ты ее человек, и ей горько, что он собирается казнить ее слугу.
— Она так и сказала — слугу? — юноша свел темные брови.
Рис даже стукнул кружкой о столешницу.
— Черт возьми, приятель! А что еще она должна была сказать? Вот является перед новым саксом-комендантом благородная саксонка и начинает петь соловьем, что ты ей мил и она скорбит о твоей участи. Сойди с небес, дружище. Да ты не одну свечку должен в церкви Святой Люсии поставить, что к тебе расположена такая леди.
— Она самая лучшая, — улыбнулся Артур, и в глазах его появился мечтательный блеск.
— Тогда идем. Или нет, погоди. Кажется, сейчас поведут на казнь тех несчастных, среди которых мог оказаться и ты.
В самом деле, на улице было оживление, завсегдатаи харчевни и сам хозяин поспешили к выходу — одни хотели просто взглянуть на осужденных, другие собирались идти за ними за ворота, где с утра уже сколачивали виселицу. В корчме остались только Артур с приятелями — сидели, опустив головы, не желая привлекать к себе внимание. Потом Метью поднялся.
— Идем. Конечно, лошадок наших забрали, но я сговорился с аббатом Соломоном, он выделит нам в дорогу парочку мулов. С возвратом, конечно, я ему в том поклялся. Иначе я что, даром лечил его недужных все это время?