Юлия Леонова - Звезда Любви
— Более чем, Ваше сиятельство, — пробормотал не ожидавший подобной отповеди Михаил и плюхнулся на стул.
— Потому попрошу Вас никогда более не приближаться к ней, — улыбнулся недоброй улыбкой Павел. — Если, конечно, Вам дорога Ваша жизнь.
Чуть кивнув опешившему Вирановскому и его компании, Шеховской вышел из зала. Он понимал, что не следовало говорить этого Вирановскому, но не смог сдержать рвущейся наружу ярости. Не в его правилах было угрожать нетрезвому человеку, но и смолчать, когда имя любимой женщины было упомянуто в подобном разговоре, не было сил, хотя он понимал, что Михаил был пьян, и будь он трезв, наверняка не позволил бы себе ничего подобного. Поймав себя на этой мысли, Павел вздохнул. Кого он пытался обмануть, когда предлагал ей остаться в Закревском? Неужели сможет вновь расстаться с ней, когда от одного вида ее перехватывает дыхание, когда сердце сжимается от сладкой боли при одном ее взгляде? Разве сможет он уехать, если по истечении трех дней она не появится в Полтаве? Как жить без нее, зная, что она жива, что у него растет сын, который никогда не узнает, кто его отец, ибо разве сможет он забрать дитя у матери, как бы зол он на нее ни был? Да и после его неосторожного заявления Вирановскому он, по сути, не оставил пути для отступления ни себе, ни ей. Гнев и ярость всегда были плохими советчиками, — покачал он головой, выходя из ресторации. — Но, может, это и к лучшему: мосты сожжены, пути назад нет, и какое бы решение ни приняла Жюли, отныне это более не имеет значения.
Вернувшись к себе в номер, Павел велел Прохору собрать вещи и утром быть готовым к отъезду.
— Куда на сей раз, Ваше сиятельство? — поинтересовался денщик.
— Обратно в Закревское — бросил Поль, располагаясь за небольшим письменным столом.
Уж коли решение принято, настало время сообщить родным, куда и зачем он уехал и с кем намерен вернуться. Написав письмо отцу, Павел запечатал воском конверт и протянул его Прохору:
— Утром снесешь на почтовую станцию.
— Надумали, стало быть, барин! — улыбнулся Прохор.
— Времени на раздумья у меня было предостаточно. Четыре дня только тем и занимаюсь, что думаю, — неохотно ответил Павел. — Как ни крути, нет здесь другого решения, да и быть не может: Юлия Львовна жена мне венчаная перед Богом и перед людьми, Ники мой сын.
— Верно говорите, Павел Николаевич, — отозвался Прохор, вынимая из шкафа вещи, чтобы вновь уложить багаж. — Все верно! Жена должна быть подле мужа своего.
— Да захочет ли? — тихо вздохнул Павел.
На следующий день после полудня дорожный экипаж Шеховских въехал в ворота усадьбы в Закревском. Не дожидаясь, когда возница откроет дверцу экипажа, Павел выбрался на улицу и, осмотревшись, быстро поднялся по ступеням. Что я скажу ей? — входя в двери, думал он. — А коли спросит, зачем вернулся?
— Барыня, — заглянула в будуар к Жюли взволнованная Наталья, — там Павел Николаевич приехали.
— Скажи, что я велела его сиятельство в малый салон проводить, — поднялась с кресла Жюли, поправляя перед зеркалом косынку-"шантильи", прикрывавшую довольно скромное декольте траурного шёлкового платья.
Оглядев свое отражение в зеркале, Юленька с бьющимся сердцем спустилась на первый этаж. С чем он пожаловал? Неужели передумал? — едва не задохнулась она от одной этой мысли.
Собравшись с силами, она решительно распахнула обе створки и ступила в небольшую уютную комнату.
— Добрый день, Павел Николаевич, — обратилась она к Шеховскому, рассматривающему картины на противоположной стене.
— Юлия Львовна, — обернулся Павел, — прошу простить меня за вторжение.
— Вам не за что извиняться, — сделав несколько шагов ему навстречу, заметила Жюли. — Двери этого дома всегда будут открыты для Вас.
Подойдя к ней, Павел, поднес к губам протянутую руку. Заглянув в глаза, в которых легко читалась тревога, он перевернул тонкое запястье и коснулся губами ее ладони.
— Это были самые долгие четыре дня в моей жизни, — выдохнул он. — Знать, что Вы рядом, и мучить себя невозможностью быть с Вами… Большей глупости я еще не совершал!
Жюли замерла, боясь шевельнуться, не веря, что все его слова не плод ее воображения, которое слишком часто рисовало ей подобные картины.
— Я скучал, безумно скучал, — добавил он, не дождавшись ее ответа. — В Вашей власти приказать мне уехать, и я сделаю так, как Вы попросите. Я виноват перед Вами!
— Бог мой, Павел Николаевич, — удивленно распахнула она глаза, — в чем Вы виноваты передо мной?
Вспомнив встречу с Вирановским накануне, Павел тяжело вздохнул:
— Боюсь, я не оставил Вам выбора, сгоряча раскрыв нашу тайну одному Вашему знакомому, у которого в отношении Вас имелись вполне определенные намерения.
Жюли улыбнулась едва заметно.
— Я полагаю, это был Михаил Алексеевич Вирановский? Это действительно меняет дело, — заметила она. — Вы и в самом деле не оставили мне выбора.
Павел чуть сжал тонкие пальцы, которые так и не выпустил из своей ладони:
— Вы простите меня?
— А разве у меня есть выбор? — улыбнулась Жюли.
— Нет, — прошептал Шеховской, — у Вас больше нет выбора, ma сherie. И признаться честно, я этому рад.
— Я тоже, — отозвалась Жюли.
— Вы позволите мне остаться?
— Я не позволю Вам уехать! — заглянула ему в глаза Юленька.
— Жюли, — прошептал он в ответ, склоняясь к ней, — Вы не осторожны со словами.
— Я не могу быть осторожной с Вами, — выдохнула она в ответ, приподнимаясь на носочках и подставляя губы для поцелуя.
Черное кружево скользнуло по гладкому шелку ее платья и опустилось на пушистый ковер, горячие губы обожгли стройную шею, тонкие пальцы запутались в золотистых кудрях на его затылке…
Жюли пришла в себя от стука в дверь. Руки Шеховского разжались, выпуская ее из крепких объятий, губы все еще горели от его поцелуев. Отпрянув от него, она принялась приводить в порядок одежду и прическу.
— Войдите! — пригладив руками волосы, отозвалась Жюли.
Никодим распахнул двери:
— Анна Николаевна, к Вам тут с визитом пожаловали…
— Полно, голубчик, я и сама о себе доложить могу, — вплыла в комнату Александра Платоновна Левашова. — Прошу простить, я понимаю, что визиты сейчас не ко времени, — улыбнулась вдова, но улыбка тотчас исчезла с ее лица, как только она увидела стоящую перед ней пару.
От цепкого взгляда графини Левашовой не укрылись ни горящие румянцем щеки Жюли, ни некоторый беспорядок в ее одежде и прическе, ни алые припухшие губы.
— Стало быть, это правда! — усмехнулась она. — А я уж думала, племянничек мой до чертиков допился.
