Екатерина Мурашова - Сибирская любовь
Молодой человек оглянулся, вскочил, запахивая сюртук и с изумлением глядя на непрошенно ворвавшуюся к нему девушку.
Софи замерла на полуслове, прижав руки к груди и судорожно скомкав оборки на лифе. Вместо Дмитрия Михайловича Опалинского, управляющего и возлюбленного Машеньки Гордеевой, перед ней стоял Серж Дубравин, погибший в тайге.
Серж не сразу, но тоже узнал Софи. С петербургских времен она еще вытянулась, похудела, в лице появились отсутствующие прежде острота и определенность. И вроде бы глаза стали еще хрустальнее и умнее…
– Софи! – потрясенно сказал он. – Как вы здесь?! Почему?! Откуда?!
– Та-ак! – в необычных, растянутых к вискам глазах видимо мелькали расчеты. («Когда-нибудь машины такие сделают, – почему-то подумал Серж. – Считать и прочее. Заводишь туда задачу, а в окошечке – ответ…»). Считала Софи прекрасно. Смотрела в корень. – А что ж вы с настоящим-то Опалинским сделали? Неужто в тайге прикопали?
– Софья Павловна! Помилуйте! Погиб он от разбойников. Я ж не убивец какой!
– Не знаю, уж теперь ничего не знаю, Сергей Алексеевич… Вижу сейчас, что Никанор-то Вере намеки делал, остеречь хотел, как вы меня в Петербурге. А она – меня, да только я по глупости ни то, ни другое во внимание не приняла. Вера-то умна, но до конца разобраться не сумела, потому что в горячке лежала…
– Никанор?! Он пропал. Вы его тут видали? Вера, ваша горничная? Она тоже здесь? Но – почему?!
– Да это теперь важно ли? Но как же вы здесь, с Гордеевым?.. Небось, письмо какое-нибудь было или иной документ… Что ж… Было бы ясно… Но еще Мари…
Внезапно Серж почувствовал необыкновенно сильное и странное желание. Ему захотелось вернуться в холодную камеру егорьевской кутузки, лечь ничком на жесткую деревянную скамью, натянуть на голову сюртук и так лежать. Ничего не делать, ни с кем не разговаривать. И чтоб в двери был крепкий замок, который никого к нему не пропустит.
Софи смотрела с внимательным презрением. Пристукивала, по своему обыкновению, ножкой, крутила локон. Хотелось ее придушить, но Серж прекрасно знал, что никогда на такое не отважится. А с чем же она нынче к Опалинскому-то пришла? – попытался сообразить он. Опалинский ведь ее и в глаза не видал. Мари – это кто ж? Машенька, что ли?
Машенька ходила по своим комнатам, как средних размеров рысь. Глаза горели свирепым, зеленым огнем, и даже кисточки на ушах, как у инженерова кота, прорезывались. Трость сжимала в руках крепко, но про хромоту и думать забыла. Скорее, воспринимала ее как оружие. Вот бы треснуть кого!
В конце концов, ситуация перестала даже злить, стала нестерпимой. Отчего это девочка за нее выясняет? Что ж сама-то? Стыдно! Увещевающий голос напоминал про прежнее, пьяное объяснение, но кто ж его слушать станет?! Последней каплей стала вовсе нелепая мысль, что Митя и Софи так понравятся друг другу в процессе разговора, что про нее, Машеньку, и думать позабудут.
Во дворе успела заметить Аниску, которая, грудью повиснув на заборе, возбужденно шептала что-то склонившейся к ней соседской кухарке.
В сенях флигеля, еще не разбирая слов, поняла, что разговор идет не мирный, обмерла от дурных предчувствий. Дура! Зачем послала Софи, если уж объясняться решилась?! Она ж может добра хотеть, но по природе резкая, бестактная. Юная, в конце концов. Тонких чувств не понимает, только разозлит Митю…
Митю? И тут же царапнуло, а после и холодом обдало: разговаривая с человеком в комнате, Софи называла его Сергеем, Сержем. Слышно было отчетливо. Имена не похожи вовсе. Перепутать нельзя. Кого другого во флигеле быть не могло, родной Митин голос Машенька узнала бы из тысячи.
Не думая, девушка распахнула дверь, шагнула на порог.
Люди, стоявшие друг против друга, были врагами. Давними врагами – с изумлением поняла Машенька. Но как это может быть? Из глаз Софи вылетало яростное темное пламя. Митя выглядел подавленным, погасшим. Вмиг захотелось заслонить, обнять его, оборонить от острых осколков Софьиного парадоксального ума.
– Ну что ж мы теперь делать будем, Сережа, несостоявшаяся моя любовь? – язвительно спросила Софи, не заметив появившейся в дверях Машеньки.
Серж – заметил, побледнел до земляной, неживой серости.
– Почему вы его Сережей называете? – кротко спросила Машенька. – Его же Митей зовут.
– Да-а?! – Софи оборотилась к ней, мгновенно оценила ситуацию, волей приглушила бушующее в глазах пламя. Сказала почти мягко. – Вам много узнать придется, Мари. Вы сядьте, если вам надо…
– Ничего, я так… – сказала Машенька и покрепче сжала рукоять трости.
– Позвольте представить, – Софи картинно вытянула руку, развернула тонкую, аристократической формы кисть. – Мой давний петербургский знакомец – Сергей Алексеевич Дубравин, погибший во время злодейского нападения разбойников нынешней осенью.
– Погибший… – потрясенно прошептала Машенька. В голове ничего не укладывалось, метались какие-то обрывки мыслей. Хотелось заплакать, но и слезы куда-то подевались…
– Но, как видите, жив-здоров и даже довольно упитан (Серж мучительно поморщился и эта гримаса эхом отразилась на лице Машеньки)… Чего не скажешь про настоящего Опалинского, который, надо думать, давно уж в болоте сгнил…
Поскольку всей картины Машенькин мозг охватить был не в состоянии (в отличие от Софи, она не умела отключать чувства в угоду мыслительной машине), то из всего происходящего выделилась одна, но, как показалось, самая важная сторона:
– Что ж, получается, он и есть ваш, Софи, жених, за которым вы в Сибирь ехали?
– Ах, Мари! Успокойтесь! – язвительная усмешка Софи ранила острее бритвы. – Не был он никогда моим женихом. И уж не будет, поверьте. Коли еще желаете, берите насовсем. Только как бы вам декабристкой в результате не оказаться…
– Декабристкой?
– Ну, помните же, это у вас здесь, близко. Жены декабристов за ними из Петербурга в Сибирь ехали, на каторгу…
– На каторгу?!!
– Да Мари же! – Софи топнула ногой. – Ну что вы, в самом деле! Смотрите сами сюда. Господин Дубравин здесь у вас, как я понимаю, по чужим документам живет, чужое место занимает. Разбойники его отчего-то пощадили, а камердинер его – Никанор (Вера моя с ним близко знакома), у здешних разбойников уж заметной фигурой становится. Что между ними теперь за сношения, а?
– Софи! Да я вообще о Никаноре не знал! – воскликнул Серж (и Машенька ему тут же поверила). – От вас только услышал!
– Настоящий Опалинский и с ним люди убиты, и обстоятельства известны только вот с его слов. А на его слово полагаться, как мы теперь знаем…
