Георг Борн - Султан и его гарем
– На Сади-пашу? – с удивлением спросил Мансур.
– Точно так, ваша светлость. Через него я еще надеюсь отыскать ее, она, наверно, имеет тайные сношения с молодым пашой.
– Так затем-то ты и шляешься так часто по вечерам?
– До сих пор все было безуспешно. Но я терпелив, ваша светлость! Сирра и Сади-паша не друзья Лаццаро, хе-хе-хе, – пробормотал он, скаля зубы, – а враги Лаццаро рано или поздно непременно попадутся ему в руки.
– Доставь же просьбу Махмуду-паше, – перебил Мансур-эфенди откровенные излияния грека.
Мансур был слишком осторожен и боялся, чтобы откровенность грека не зашла слишком далеко.
Лаццаро пошел исполнять данное ему поручение. Из развалин он прямо отправился в Скутари и на пристани взял каик на весь вечер. Прежде всего он велел лодочнику везти себя в Галату. На противоположном берегу он вышел довольно далеко от дома старой Кадиджи и велел лодочнику ждать его. Он предпочел пройти немного пешком, чтобы лодочник не мог видеть, куда он направился.
Уже стемнело, когда Лаццаро подошел к грязному деревянному домику гадалки. У дома он увидел изящный экипаж – верно, у Кадиджи были знатные гости.
Пока грек раздумывал, не лучше ли ему подождать, дверь дома отворилась, и из него вышли две дамы, плотно закутанные в ячмаки. Лаццаро по одежде узнал в одной из них принцессу Рошану, в другой же – сестру ее, супругу Нури-паши. Старая Кадиджа проводила принцесс до экипажа.
Грек спрятался от них и только после отъезда экипажа подошел к старухе, все еще смотревшей вслед своим знатным гостьям.
– Это ты? – спросила она и указала в направлении, куда скрылся экипаж. – Ты их видел?
– Это были принцессы.
– Хи-хи-хи, – захохотала старая Кадиджа вслед уехавшим дамам, – пришли разгадывать свои сны – немного-то было в них приятного. Принцесса любит Сади и все еще опасается своей соперницы Реции.
– Ты все еще ничего не знаешь о ней?
– Ничего, сыночек, совсем ничего. Но войди в комнату. Ведь ты пришел ко мне, не так ли?
– Значит, все еще нет никаких следов Реции. И Сирры тоже.
– Я все думаю, что они обе умерли, – заметила старая Кадиджа, введя Лаццаро в грязную, жалкую комнату, где все еще носилось благоухание от нежных духов принцесс, а на столе горела старая лампа. – Третьего дня, – продолжала старуха, на девичьем рынке, у торговца Бруссы, я случайно встретилась с одной женщиной, муж которой, как я потом узнала, персиянин, башмачник. Она пришла спросить Бруссу, не попадалась ли ему девушка с ребенком, которую зовут Рецией.
– Рецией? С ребенком?
– Слушай дальше, – отвечала старая Кадиджа и в беспокойстве убрала золотые монеты, полученные ею от принцесс. – Услышав имя Реции, я стала прислушиваться, расспросила ту женщину, которую звали Макуссой, и от нее узнала, что дочь старого Альманзора нашла себе убежище у башмачника Гафиза.
– Так это действительно была она? А какой же это ребенок?
– Это ее сын от Сади! Но Сади теперь и знать ее не хочет, отчего она в отчаянии и бежала ночью из дома Гафиза.
– Когда же это было?
– Уже с полгода, старая Макусса сама, наверно, не знает когда.
– И она не возвращалась?
– Она так и пропала вместе с ребенком. Старая Макусса спрашивала у Бруссы, не попалась ли она ему, но он засмеялся и сказал, что он не торгует девушками с детьми.
– Сади-паша еще не раз вспомнит ее, он, у которого теперь другие сватовства в голове, – с пренебрежением сказал Лаццаро. – Он отнял у меня Рецию, выгнал меня из дома принцессы, я этого никогда не прощу бывшему лодочнику. Он должен бояться меня! Пробьет и его час.
– Так, так, сыночек, твоя правда. Если бы я только знала, живы ли еще Реция и Сирра. Но говори, что тебе нужно от меня? Зачем ты пришел к старой Кадидже?
– Ты должна дать мне щепотку пыли, которую принесла из персидского монастыря. Мне нужно ее для одного хорошего приятеля.
– Для одного хорошего приятеля? Хи, хи, хи, ты все еще такой же шутник, мой сыночек, – засмеялась старая гадалка. – Ты хочешь получить от меня тонкую драгоценную пыль, которая убивает на месте того, кто только вдохнет или понюхает или другим каким-либо образом примет ее, не так ли? Но у меня ее осталось только самая безделица.
– Если ее достаточно для одного, я дорого заплачу тебе, – отвечал Лаццаро, бренча деньгами.
– Посмотрим. Уж не для молодого ли Сади-паши готовишь ты это угощение? – спросила старая Кадиджа.
С этими словами она пошла в угол комнаты, где приподняла старую грязную подушку и вынула из-под нее оклеенный серебряной бумагой, звездами и разными фигурами ящичек.
– Тебе нужно это для прекрасного Сади, да? – повторила она.
– Да, если ты уж так любопытна.
– Посмотри, вот весь остаток, – продолжала старуха и достала из ящика тонкий стеклянный флакончик, где было еще немного мелкого, как мука, желтого порошка.
– Я куплю у тебя остаток!
– Весь остаток? В уме ли ты? – вскричала старая ворожея. – Этим количеством можно отправить на тот свет человек десять! Довольно будет одной хорошей щепотки! Что у тебя там такое, письмо? – продолжала она, увидев, что Лаццаро вынул бумагу. – Письмо? Ах, я понимаю, ты хочешь употребить порошок вместо песку, хочешь посыпать им письмо. Смотри, довольно будет четверти, и ты дашь мне за это сто пиастров!
– Сто пиастров за одну щепотку?
– Это еще полцены, сынок. Такого порошка больше нигде нет!
Лаццаро бросил на стол горсть пиастров и развернул письмо.
– Осторожнее, чтобы пыль не попала нам в нос или в рот, а то мы погибли, – предупредила старуха. – Предоставь мне это сделать, я уж знаю, как обходиться с этими вещами. Ба! – вдруг вскричала она, рассыпав немного порошка по бумаге и затем осторожно сложив письмо. – Вот какие у тебя знатные знакомые, хи, хи, хи!
Она успела пробежать глазами письмо и узнала, что оно адресовано великому визирю.
– На какие еще знакомства ты намекаешь? – сердито отвечал Лаццаро и вырвал письмо из ее костлявых рук.
– Зачем тебе иметь от меня тайны, сынок?
– Тайны не тайны, а если ты не будешь молчать, тогда между нами все кончено!
– Ого, ты, кажется, боишься, чтобы я не разболтала о твоем письме?
– Да, когда ты бываешь пьяна!
– Никогда не бываю я пьяна настолько, чтобы забыть, что можно говорить и чего нельзя, – возразила старая Кадиджа. – Мы делали с тобой немало хороших дел, не забудь это, сынок! Не я ли отвела тебя к Баба-Мансуру, когда ему понадобилось устранить Альманзора и его сына Абдаллаха…
– Ты это сделала. Но так как мы уже заговорили об этом, то скажи, пожалуйста, чему приписать твою ненависть к старому Альманзору и его семейству, что скажешь ты на это, Кадиджа?
