Рафаэль Сабатини - Лето Святого Мартина
Но следующая команда Гарнаша лишила его и этой последней надежды.
— Рабек, — не поворачивая головы, сказал он, — пойди и запри их.
Гарнаш еще раньше заметил ключ, торчавший в двери, поэтому и приказал солдатам идти именно туда.
— Месье де Кондильяк, — обратился он к Мариусу, — прикажите своим людям не мешать моему слуге. Если он окажется в опасности, я буду действовать точно так же, как если бы сам оказался под угрозой.
Сердце Мариуса упало камнем. Он понял то, что чуть раньше поняла его мать; Гарнаш — противник, не оставляющий им никаких шансов. Голосом, глухим от мучительной ярости бессилия, он отдал приказание, на котором настаивал суровый капитан. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком тяжелых сапог Рабека, пока он пересекал вымощенный камнем двор, повинуясь своему господину. Скрипнула дверь, завизжал ключ, поворачиваясь в замке, Рабек вернулся к Гарнашу в тот самый миг, когда тот похлопал по плечу Мариуса.
— Сюда, месье де Кондильяк, будьте любезны, — произнес он, и, когда Мариус наконец повернулся к нему, парижанин посторонился и помахал левой рукой в направлении двери, из которой они все недавно вышли. Мгновение юноша стоял, глядя на своего сурового победителя, кулаки его сжались до белизны суставов, и кровь прилила к лицу. Тщетно он искал слова, чтобы дать выход злобной досаде, терзавшей его душу. Отчаявшись, он пожал плечами и, что-то неразборчиво пробормотав, устремился прочь, повинуясь сильному человеку, как повинуется дворняжка, поджав хвост и оскалив зубы.
С грохотом Гарнаш захлопнул за ним дверь и, обернувшись к Валери, удовлетворенно улыбнулся.
— Думаю, мы выиграли, мадемуазель, — сказал он с простительным в этом смысле довольством. — Остальное просто, хотя вы и можете испытать легкий дискомфорт на пути в Гренобль.
В ответ она улыбнулась бледной, робкой улыбкой, напоминавшей слабый отблеск солнца в зимний день.
— Это не имеет значения, — пытаясь заставить свой голос звучать храбро, заверила она его.
Надо было торопиться, и Гарнаш не стал рассыпаться в комплиментах, он не преуспевал в них и в более спокойные дни. Валери почувствовала, что ее схватили за запястье, несколько грубо, как ей впоследствии вспоминалось, и они заторопились по булыжному двору к стоящим на привязи лошадям, около которых уже хлопотал Рабек. Гарнаш закинул ногу в стремя и поднялся в седло. Затем он подал ей руку, приказал встать на его ногу и, выругавшись, позвал Рабека помочь ей. Секундой позже она уже сидела впереди Гарнаша, почти на самой холке лошади. Копыта застучали по камням, прогрохотали по доскам подъемного моста, и вот они уже выехали из замка и галопом устремились вниз по белой дороге, ведущей к мосту через реку. За ними трясся в седле Рабек с громкой бранью, путаясь в стременах.
Они пересекли мост, перекинутый через Изер, и помчались по дороге к Греноблю, лишь изредка оглядываясь на серые башни Кондильяка. Валери чувствовала, что готова зарыдать от радости, но она не могла определить, вызваны ли эти странные чувства происшедшими событиями или возбуждением от этой сумасшедшей скачки. Однако она сохраняла контроль над собой. Робкий взгляд на суровое, застывшее лицо человека, чья рука, крепко обхватив, держала ее, подействовал на нее отрезвляюще. Их глаза встретились, и он улыбнулся дружеской, ободряющей улыбкой, какой отец мог бы подбодрить свою дочь.
— На этот раз меня вряд ли обвинят в ошибке, — сказал он.
— Обвинят вас в ошибке? — откликнулась она, и выделение голосом местоимения могло бы польстить ему, но он подумал, что ей трудно понять, о чем он говорит. Тут она вспомнила, что не поблагодарила его, а долг был велик. Он пришел на помощь в час, когда, казалось, умерла всякая надежда. Он явился за ней один, не считая своего слуги Рабека, и в манере, достойной эпических поэм, увез ее из Кондильяка от опекунши-злодейки и ее головорезов. Воспоминание о них заставило Валери содрогнуться.
— Вам холодно? — заботливо спросил он, придерживая лошадь, чтобы ветер меньше хлестал ее.
— Нет-нет, — вскричала девушка, и, когда она вспомнила об обитателях замка, тревога вновь проснулась в ней. — Скорей, вперед, вперед! Mon Dieu! Они могут выслать погоню!
Он бросил взгляд через плечо. На добрые полмили не было видно ни души.
— Вам не стоит беспокоиться, — улыбнулся он. — Нас не преследуют. Они, наверное, поняли, что это бесполезно. Мужайтесь, мадемуазель. Вскоре мы будем в Гренобле, а там вам уже нечего будет бояться.
— Вы в этом уверены? — с сомнением в голосе спросила она.
Он опять ободряюще улыбнулся.
— Господин сенешал снабдит нас эскортом, — уверенно пообещал он ей.
— Я надеюсь все же, что мы не задержимся там, месье.
— Не дольше, чем будет необходимо, чтобы найти экипаж для вас.
— Это хорошо, — сказала она. — Я успокоюсь лишь тогда, когда мы отъедем от Гренобля не менее чем на десять лье. Маркиза и ее сын слишком влиятельны в округе.
— И все же их влияние не превышает могущества королевы, — ответил он.
Сейчас они опять неслись во весь опор, и она пробовала выразить свою благодарность, сначала робко, а затем, обретая уверенность, все с большей горячностью. Но он остановил ее, не позволив зайти в этих проявлениях слишком далеко.
— Мадемуазель де Ла Воврэ, — сказал он, — вы переоцениваете случившееся и мою заслугу в этом. — Его тон был холоден, и она почувствовала в нем упрек. — Я не более чем посланник ее величества, и благодарить вам надо только ее.
— О нет, месье, — продолжила она свой натиск. — Мне есть за что благодарить также и вас. Что бы на вашем месте сделал кто-нибудь другой?
— Не знаю, и меня это мало беспокоит, — ответил он, беспечно рассмеявшись, и эта нарочитая беспечность ее уязвила. — Я исполнял свой долг и спас бы любого, оказавшегося на вашем месте. В этом деле я был всего лишь инструментом, мадемуазель.
Он оказал ей то, что думал, ибо и в самом деле был уверен, что благодарить она должна прежде всего королеву-регентшу.
Но, не слишком разбираясь в женской логике, он допустил оплошность, ранив ее своим отказом.
Некоторое время они ехали молча, а затем Гарнаш высказал вслух мысли, возникшие у него как следствие произнесенных ею слов.
— Кстати, насчет благодарности, — сказал он, и когда она подняла на него глаза, то опять увидела его улыбающимся почти нежно, — если между нами и возможен разговор о каком-то долге, то только о долге перед вами.
— Вашем долге передо мной? — удивленно спросила она.
— Именно, — ответил он — если бы вы не встали между мной и людьми вдовы, в этом замке Кондильяк мне пришел бы конец.
