Мари Кордоньер - Серебряный огонь
Она целиком погрузилась в свои мысли, и ее руки вместе с рулоном пергамента, который она перед тем внимательно изучала, упали на колени.
Увидев Фелину в такой позе, Амори де Брюн застыл в дверях дамского салона.
Закрытое, фиолетового цвета, бархатное платье с длинными рукавами окружало табурет, на котором она сидела. Слегка склоненная набок голова покоилась на узком белоснежном воротнике из брабантских кружев. Небольшой чепчик из того же материала скорее украшал, чем прикрывал высокую прическу.
Хотя тонкие черты лица оставались неподвижными, Амори заметил на нем совсем другое выражение. Застывшая маска, так напоминавшая вначале строгий лик Мов Вернон, все больше уступала место природному, безыскусному очарованию.
Своенравная девчонка, привезенная Филиппом Верноном, превращалась в красивую, элегантную, полную достоинства даму.
В благородную даму с меняющимся выражением лица. В даму, готовую охотно подключиться к работе, если на кухне или в домашнем хозяйстве требовались ловкие руки и быстрые решения. И в даму, способную использовать каждый час в учебной комнате для прилежного усвоения всей полноты предлагаемых ей знаний.
Она редко тратила время па праздные раздумья. Но в каждом таком случае де Брюна пугала глубокая печаль на ее лице.
Вот и теперь непонятная боль углубила мягкие складки вокруг рта и превратила серебристый цвет глаз в темно-серый, сумеречный.
В эту минуту она обнаружила его присутствие. Улыбка согнала печальное выражение.
– Вы задержались, мсье! Или вы полагаете, что мое образование больше не нуждается в усовершенствовании?
Слегка насмешливое замечание, касавшееся строгого расписания насыщенных занятий, дважды в день проводимых с Фелиной Амори де Брюном, вызвали и на его лице ухмылку.
– Дерзкая зазнайка! Ты в самом деле прочла сонет Петрарки или использовала его как алиби, желая доказать мне свое прилежание?
Фелина скорчила лукавую гримаску.
– Неужели я такая прозрачная?
– Только для старика, очень тебя любящего и стремящегося сделать все, чтобы ты была счастливой, девочка! Однако мое опоздание вызвано приятной причиной. Из Парижа прибыл нарочный. Филипп прислал письмо.
Упоминание о маркизе заставило Фелину побледнеть, подтвердив то, о чем де Брюн втайне давно догадывался. Между нею и зятем что-то, вероятно, произошло в те сентябрьские дни, когда тот сломя голову умчался в Париж.
Он придвинул резное кресло к камину и, сев поудобнее, развернул густо исписанный свиток пергамента.
Фелина с трудом удержалась от желания приложить руку к учащенно забившемуся сердцу. Радость, гнев, ненависть, ярость и печаль опять вели в ее сердце отчаянную борьбу друг с другом.
Как мило со стороны благородного господина осведомляться о людях, живущих в его замке.
Будь он проклят, этот обманщик! До последнего своего дня не забыть ей утро, когда счастливая и умиротворенная она крепко заснула. Филипп ее полюбил!
Ни малейшее сомнение не нарушало ее счастья, ведь ее все более чувствительное тело давало ей любые веские доказательства. Разве может она забыть о легкой боли в глубине ее женского естества, о едва заметном жжении в переживших бурные ласки сосках?
Значит, все происходило не во сне, а наяву! Поцелуи Филиппа опаляли пламенем ее кожу. Она без колебания отдалась маркизу де Анделис, присоединив к своему дару страстно жаждавшее любви сердце.
Но в светлой столовой она нашла тогда во время завтрака лишь Амори де Брюна, читавшего письмо. Прямые, без наклона буквы были такими же, как теперь. Однако те слова наносили жестокие раны. Она помнит каждое из них.
«... Здоровье моей супруги настолько вроде бы улучшилось, что я вновь могу приступить к своим обязанностям при дворе. Я был бы вам признателен, отец, если бы вы и в последующие дни продолжали заботиться о Мов. С почтительным приветом... »
Гладкие высокомерные фразы навсегда запали ей в память.
Маркиз де Анделис уехал! Без привета, без прощальных слов, тем более без объяснений и извинений. Он соблазнил ее, использовал для своих целей и очень унизил! Там, где она всю ночь тешила себя надеждой стать его любимой, он лишь удовлетворял свои необузданные инстинкты!
Только ненависть помогла ей в тот момент сохранить самообладание. Однако в последующие недели и месяцы ей пришлось познакомиться с новой разновидностью страданий. С горем, от которого схватывает сердце и тело пропитывается изнутри отравой. Горем, с которым невозможно справиться.
Когда она не обвиняла себя в собственной глупости, когда сама себя не презирала, она мучилась от тоски и желания снова вызвать в памяти переживания той ночи. Стремилась продлить свой сон наяву.
Природное влечение ее тела, о котором она и не подозревала, теперь не могло не напомнить о себе. Лишь работа, постоянная нагрузка для тела и головы, иногда дарила ей минуты забвения.
А это письмо обострило боль, словно только вчера она горько разочаровалась в Филиппе Верноне. Она заставила себя рассеянно слушать Амори де Брюна, читавшего из письма строки, казавшиеся ему интересными для Фелины. Но ногти на сжатой в кулак правой руке больно впивались в ее ладонь.
«... Прекрасная Габриэлла д'Эстре подарила нашему королю здорового сына, названного при крещении Цезарем де Бурбоном. Генрих в восторге от младенца и его очаровательной матери. Ходят слухи, что он хочет сделать ее герцогиней де Бофор, и Бетюн, который безуспешно пытается навести хоть какой-то порядок в королевских финансах, появляется всюду с таким лицом, словно Генрих опять сбежал из дворца. Видимо, Бетюн уже прикидывает, во что обойдется новый каприз короля».
Фелина наморщила лоб. Неужели Филипп Вернон считает капризом щедрость короля по отношению к женщине, подарившей ему сына? Затем она снова заставила себя сосредоточиться.
«Несмотря на личные проблемы, наш властительвсерьез занимается делами своей страны. Говорят, что новый мост через Сену, Понт Неф, в Париже должен быть закончен раньше запланированного срока. Вам будет, вероятно, интересно узнать, что граф де Сюрвилье получил чувствительное порицание, и король лишил его права охоты в графских лесах на два года. Он приказал ему закупить зерно, чтобы избавить от голода жителей графских владений. Я, правда, сомневаюсь, что эти меры дойдут до тех, кто в них нуждается».
Де Брюн внезапно опустил пергамент и отыскал взгляд Фелины.
– Надеюсь, Филипп не нажил себе врага! Люди типа Сюрвилье могут стать очень опасными, если их разозлить.
Фелина нашла его опасения преувеличенными.
– Почему граф вдруг захочет причинить вред маркизу?
