Анна Годберзен - Блеск
— Закрыто, — нахмурилась Диана, положив пальчики на дверную ручку, словно в подтверждение своих слов.
— Возможно, получится разбить окно, — предложил Генри, указывая на стеклянные створки, расположенные по обеим сторонам главного входа.
— Нет! Нет-нет. — Глаза Дианы округлились. Она взяла Генри за руку и повела по террасе с крышей, когда-то украшенной геометрически правильным сине-белым орнаментом и выложенной черепицей. — Нельзя ничего трогать, — мило увещевала она. — Я слышала от многих посетителей заведения сеньоры Конрад, что все в доме осталось точно таким же, как и в последний день присутствия поэта. Все книги на своих местах, и, должно быть, за домом присматривает бог, потому что сюда не удалось пробраться ни одному вору. Говорят, — она понизила голос до шёпота и изогнула шею так, что Генри увидел знакомое заговорщическое выражение на её личике, — что здесь он написал свои лучше стихи, а после отъезда перестал творить.
Они огибали дом, заглядывая в окна, чтобы увидеть старые кожаные кресла и бесформенные полки, уставленные книгами. С неба струился предзакатный персиковый свет, озаряя угнетающий серый кабинет и подсвечивая старые канделябры, картины и маски, развешанные по стенам дома, в котором когда-то обитал поэт. Дом представлял собой руины существования, разительно отличавшегося от их собственного, и они ходили вокруг него словно по безмолвным залам музея. Диана погрузилась в магию этого места, а Генри — в магию Дианы, наблюдая за тем, как на её лице отражается увлеченность. Диана оглянулась на него и распахнула глаза, словно собираясь сказать: «Веришь ли ты, что мы очутились в подобном месте?».
Возможно, именно потому, что Диана слишком увлеклась, воображая, как давным-давно вечерами здесь читали стихи, а Генри заворожило её невольно очаровательное выражение лица в тени пальм, ни один из них не заметил, как стало прохладнее, а в воздухе запахло приближающейся грозой. Всё ещё держась за руки, они уже почти полностью обошли дом, перемещаясь от одного окна к другому, когда на террасу начали падать крупные капли размером с виноградину.
— О! — изумленно воскликнула Диана, торопливо посмотрев наверх. Затем они оба пустились бежать по опоясывающей дом террасе к лестнице. Но их инстинктивное желание убежать от дождя, как Генри быстро понял, было глупостью. Когда они достигли поля, дождь полил нескончаемым потоком. Рубашка Генри промокла бы насквозь, если бы они не нырнули под сень садовой беседки, по счастью, с широким металлическим навесом.
Генри попытался открыть дверь, но та была заперта изнутри. К тому времени с лица Дианы сошли испуг и удивление, и теперь она радостно следила, как с неба льется вода, ручейками убегающая к подножию холма.
— Мы утонем, если попытаемся сейчас вернуться в город… — Генри вытер лицо ладонью. С того места, где они стояли, просматривалась вся дорога к заливу, где, без сомнения, дети сейчас неслись в укрытие, а канализация заполнялась водой.
— Да, — согласилась Диана. — Но как же это красиво!
— Красиво, — повторил Генри, понимая, что она права. Внезапно он почувствовал опьянение от неожиданно ярких цветов, окружавших его, и от того, что дышал полной грудью. Все посторонние ненужные мелочи словно смыло водой. — И смотри, как нам повезло!
В паре метров слева от него стояли круглый белый металлический столик и два стула, покрытых той же облупившейся краской. Жемчужные зубки Дианы блеснули под пухлыми губами, растянувшимися в довольной улыбке. Она развязала ленты шляпы, и они оба направились к столу. Генри открыл ивовую корзину, которую держал в руках. Они не были голодны, поэтому Генри откупорил две бутылки колы, которые Диана положила туда утром, когда на улице ещё было сухо и солнечно, и поджег сигареты для себя и Дианы.
— Разве не здорово смотреть, как солнечные лучи пробиваются даже сквозь эти тучи и непогоду?
Диана устроилась на стуле. Её розоватая кожа поблескивала от влаги, а темные влажные волосы облепили уши. Хотя Генри не хотел отрывать от неё взгляда, он всё равно оглянулся посмотреть на золотые лучи, все еще видимые даже через пелену дождя, и соперничающие черные и серые оттенки. С земли поднимался пар, смешиваясь со свежим запахом дождя; грохот водяных струй о жестяную крышу звучал как какофония. Генри отхлебнул сладкой жидкости и затянулся сигаретой. Его дыхание уже выровнялось, и после долгой прогулки и быстрого марш-броска он начал чувствовать приятную усталость. Хотя он и служил добровольцем в армии Соединенных Штатов, за двадцать один год своей жизни он никогда прежде не находился так далеко от удобств, окружавших его каждый день.
Отсюда до города было далеко, но Генри чувствовал, что сейчас у него есть всё необходимое. Он перевел взгляд черных глаз на девушку, так часто снившуюся ему в последние месяцы. Рядом с ним, именно в этот миг бытия, в центре ливня, она казалась донельзя настоящей и готовой сидеть здесь целую вечность. Она выдохнула сигаретный дым во влажный воздух и потянулась к руке Генри…
* * *
Генри начал приятно пробуждаться ото сна. За дверью он слышал топот тяжелых сапог, далекие мужские голоса, побудку. Он снова очутился в бараках — туда было ближе всего бежать прошлой ночью, когда начался дождь. Несмотря на абсурдное желание Генри вечно сидеть за тем столиком, пить колу, курить и наблюдать, как дождь расцвечивает новыми красками зеленую равнину, молодые люди договорились, что постараются вернуться в город до темноты. Но ему нравилось быть рядом с Дианой и здесь. Она лежала рядом, сонная и податливая, непослушные кудряшки слегка прикрывали ее лицо, а из-под одеяла виднелся персиковый изгиб плеча. Она что-то пробормотала и пошевелилась во сне, прижавшись к Генри, как новорожденный котенок.
По приезде в Гавану Генри отчаянно желал доказать, что ничем не отличается от других расквартированных здесь солдат, и поэтому вставал вместе со всеми и наравне с остальными тяжело трудился. Но, пользуясь снисходительностью полковника, он неизбежно начал манкировать распорядком дня. Он продолжал пытаться рано вставать, что после ночи в ромовом угаре удавалось не так легко. Но теперь, вновь обретя Диану, он распростился с пагубной привычкой и этим утром, слушая, как другие солдаты занимаются зарядкой, остро почувствовал вину.
— Шунмейкер!
За грубым голосом последовал яркий утренний свет, озаривший комнату, когда открылась дверь комнаты в бараке, и в проеме появилось по-дурацки улыбающееся лицо полковника Коппера. При виде его усов Генри схватил одеяло и бережно накрыл им Диану, тем самым разбудив её. Он почувствовал, что её пальцы сжимаются у него на груди, и попытался мысленно внушить ей лежать тихо, очень тихо.
