Александра Девиль - Корсары Таврики
— Я незаметно пошла за Донато и Бандеккой... они скрылись в одной из комнат гостиницы... Когда я решилась туда заглянуть, то увидела такое... я тут же выскочила обратно...
У Марины словно что-то оборвалось внутри. Но она не хотела верить намекам, скрытым в словах подруги, и с деланной усмешкой спросила:
— Что же такого страшного ты там увидела?
— Донато и Бандекка... они были в постели. Я не хотела тебе говорить, но, наверное, ты должна знать правду... ты не должна позволять, чтобы он обманывал тебя с этой распутной девкой...
Марина вспыхнула и, подскочив к подруге, схватила ее за плечи и тряхнула.
— Ты лжешь! Кто надоумил тебя сказать такое? Может, Бандекка тебе заплатила за то, чтобы ты поссорила меня с Донато? Я никогда не поверю в такую грязь! Это ложь, ложь!..
— Увы, это правда, — пробормотала Зоя, осторожно отстраняясь от Марины. — Я могу поклясться перед иконой, что видела Донато и Бандекку в постели. Они так неистово предавались похоти, что не заметили, как я приоткрыла дверь.
— Не может быть... — Марина бессильно рухнула на скамейку у окна. — Как же так? Он не изменял мне даже с благородными дамами, а эта...
— Увы, дорогая, иногда потаскухи бывают ловчее благородных дам.
— Нет! Я не поверю, пока он сам мне об этом не скажет!
— Но разве же мужчины сами признаются в своих изменах?
— Я заставлю его, я... — Марина резко повернулась к лукавой подруге. — Прошу тебя, Зоя, никому ни о чем не говори. А сейчас выйди, мне надо побыть одной.
— Да, я тебя понимаю... Не сомневайся, я обо всем буду молчать. А сейчас пойду ночевать к себе в комнату, в пристройку.
Прижав к груди потяжелевшую сумку, Зоя неслышно выскользнула за дверь.
Для Марины наступившая ночь была полна душевных мук, перемежавшихся с кошмарными сновидениями. Молодой женщине казалось, что на ее жизнь наползает темная туча страданий, напомнившая ей былые годы, когда их с Донато судьбы висели на волоске. А ведь она думала, что его любовь — это ее вечный оплот, то единственное, в чем нельзя усомниться и без чего в жизни нет ни веры, ни смысла...
Промаявшись до утра, Марина вышла в сад, подставила лицо прохладному сырому ветерку и сказала сама себе: «Не может быть, чтобы мое счастье оказалось призрачным! Нет, я так просто не сдамся! Зоя ошиблась или обманула меня! Но всю правду я смогу узнать лишь у Донато. Только бы он поскорее вернулся!»
Задумавшись, Марина не заметила, как прошла в самый конец садовой дорожки — туда, где ветви ивы спускались в зеркало маленького круглого пруда. Внезапно краски природы поблекли, ветер усилился и заморосил дождь — мелкий и грустный осенний дождь, от которого в сердце Марины лишь усилилась тоска.
Молодая женщина бросилась обратно к дому, подхватив юбку, чтобы не вымазать ее о размокшую землю. Едва она взбежала на крыльцо, как ей навстречу выпорхнула Примавера в белой утренней рубашечке, поверх которой была наброшена теплая накидка.
— Мамочка, а мне приснился сон, что ты потерялась в лесу! — воскликнула она взволнованно и протянула руки навстречу Марине.
Молодая женщина подняла дочку, прижала к себе и, глядя в ее раскрасневшееся личико, прошептала:
— Ну, что ты, маленькая моя, никуда я не потерялась, я здесь, с тобой, с Романом.
— Мамочка, ты плачешь? — Примавера провела своими нежными пальчиками по щеке Марины. — У тебя слезки текут...
— Да нет же, Верочка, это дождик! — улыбнулась Марина, а про себя вдруг подумала: «Странно, что я не плакала ни ночью, ни сейчас. Душа болит, а слез нет... Но сон у моей малышки оказался вещий — я действительно потерялась в лесу своих сомнений...»
Прошло еще три дня; Марина не находила себе места от жгучей потребности узнать правду, а Донато все не возвращался, словно нарочно испытывал ее терпение.
Эти дни она старательно избегала оставаться наедине с Зоей, боясь, что подруга опять заведет разговор о том постыдном, во что Марина по-прежнему не хотела верить. Впрочем, и со слугами Марина почти не общалась, замыкаясь в себе, в своих тягостных мыслях. Лишь детям она отдавала свое внимание и ласку.
Ей невольно вспоминались давние предостережения ее матери, Таисии, которая говорила, что любовь этого приезжего латинянина может оказаться недолговечной и непостоянной. Марина боялась, что слова матери начинают сбываться, но все же мысленно спорила и с Таисией, и с самой собой, доказывая, что Донато не способен обмануть и предать, что он все объяснит, когда вернется.
Наконец, настал вечер его возвращения. Марина увидела из окна спальни, как ее муж подъехал к дому, спешился, отдал поводья слуге, потом о чем-то переговорил с подбежавшим к нему Энрико.
Закатный луч упал на Донато, четко обрисовав его высокую статную фигуру, придав бронзовый оттенок твердому мужественному лицу, заискрившись в темно-каштановых, почти черных волосах.
С первой встречи, случившейся шесть лет назад, Донато показался Марине не таким, как прочие итальянцы, которых она видела на улицах Кафы. Глядя на него, она вспоминала статуи античных атлетов, что украшали главные площади города. Он был истинным римлянином по внешности и характеру; не только его стать и римский профиль, но также мужество и гордость несли на себе печать той древней породы, достоинство и величественность которой не исчезают в веках.
И теперь, едва взглянув на него, Марина почувствовала, как замерло ее сердце от невольного восхищения, замерло — и тут же защемило от тоски, от боязни пережить разочарование.
Она давно мысленно готовилась к встрече и разговору с Донато, но, когда он вошел в спальню, она позабыла все слова, лишь смотрела на него настороженным взглядом.
Марина уже переоделась ко сну, была в ночной рубашке, поверх которой накинула легкий халат. Распущенные золотисто-русые волосы струились по ее плечам и груди, огонек свечи отражался в больших глазах цвета морской волны. Донато взглянул на нее — и невольно почувствовал стеснение в груди. Это была все та же Марина — прекрасная, нежная «морская дева», которую он встретил в Кафе шесть лет назад. И вместе с тем она была уже не та, что-то новое, затаенное появилось в ней — а может, причиной этой перемены были тяжкие сомнения, зародившиеся в его душе.
Несколько мгновений они молчали, неподвижно глядя друг на друга, потом в тишине комнаты прозвучал высокий, ломкий от волнения голос Марины:
— Что же ты задержался? Я ждала тебя неделю назад.
— Ездил по поручению консула в Солхат, — угрюмо ответил Донато.
— В Солхат? А может, в Кафе тебя что-то задержало? — едким тоном спросила Марина. — Может, тебе уже скучно проводить время в поместье, с женой? Конечно, ведь в кафинских тавернах есть женщины повеселее!
