Гелена Мнишек - Майорат Михоровский
Пытливый взор майората дольше всего задержался на его густых бровях и губах — но и в движениях, в голосе, во всей фигуре было что-то, прямо-таки поражавшее Михоровского.
Наконец молодой человек проиграл.
Майорат не спускал с него глаз. И ощутил странное удовлетворение, видя, как юноша после мгновенного замешательства поклонился крупье и, отступив от стола громко, сказал брюнету по-польски:
— Ну, так я и думал!
Смеясь чуточку неестественно он продолжал:
— Ничего странного, что я проиграл: я как-никак счастлив в любви!
Они прошли возле Вальдемара. Юноша бросился на канапе. Брюнет с недовольным видом присел рядом. Оба молчали. Вальдемар притворился, что увлечен игроками. Юноша все больше тревожил его, забавлял, интересовал.
Молодой человек тем временем говорил своему спутнику:
— Не делайте такую похоронную физиономию, я еще жив! Вот видите, что значит брать за рога — быка ли, удачу… Ну и что? Мне нечем заплатить в отеле, не на что купить обратный билет… ба!.. даже не на что пообедать, ничего не осталось, кроме долгов. Но револьвер у меня в кармане, стоит только захотеть — и точка…
— Что вы такое говорите! — испугался брюнет.
— Да что вы, неужели приняли это всерьез?! Стреляться из-за дурацкой рулетки, прикарманившей мои последние деньги? Еще чего, и не подумаю!
Он смеялся и говорил что-то еще, а у брюнета был такой вид, словно он не знает толком, о чем следует печалиться: тому, что юноша может застрелиться, или что стреляться он никак не хочет…
— Вы думаете, я выстрелил бы себе в висок, сидя на лавочке в парке? — спросил юноша. — Ничего подобного! Сторожа подобрали бы меня, как мусор, — и все. Нет, застрелиться здесь, возле стола, вот это было бы весьма эффектно! Все леди и мисс рухнули бы в обморок, моя кровь брызнула бы на рулетку, пятная золото… Интересно, они прекратили бы игру, как вы думаете?
Брюнет пожал плечами:
— Оставьте эти глупости. Положение крайне серьезное…
Юноша, казалось, не расслышал:
— Жаль, я не такой дурак… Иначе обязательно застрелился бы. Все европейские газеты получили бы сенсацию. Может, все-таки стоит?
Брюнет встал:
— Пойдемте. Вы слишком много говорите.
— А что мне еще делать? Только голос и остался… Ну, и несколько костюмов. Посидим, нужно обдумать…
— Что?
— Как проще и легче всего отправиться на тот свет.
— Тьфу!
— А вы что предлагаете?
— Телеграфируйте домой, попросите денег.
Лицо юноши мгновенно стало серьезным:
— Ну уж нет! Перед матерью я унижаться не буду!
Она от меня отказалась, пусть так и будет…
Он задумался, печально понурив голову. Майорат, глядя на него, вздрогнул, охваченный внезапной догаДкой.
Юноша сказал глухо:
— От матери мне ничего не получить, а милостыню просить не хочу.
— Что же тогда?
— Пойду в официанты.
— Тьфу! Пойдемте.
Брюнет грузно встал. Майорат с равнодушным, ничего не выражавшим лицом подошел к юноше, коснулся его руки:
— Послушайте…
— Кто вы? Что вам нужно? — зло вскрикнул юноша.
— Не спеши.
— Что вам нужно? Почему вы мне тыкаете?
Майорат усмехнулся:
— Потому что мы не чужие. Возможно, я и невежлив, но твое поведение нельзя назвать джентльменским…
— Опять тыкаете? Да в чем дело?
— Ты — Богдан Михоровский. Михоровский из Черчина, черчинская ветвь нашей фамилии…
Юноша отступил на шаг, от удивления потеряв дар речи.
Майорат усмехнулся, взял его за руку:
— Я не полицейский и не собираюсь тебя арестовывать. Я — Вальдемар Михоровский из Глембовичей. Ты меня не можешь помнить, но должен был слышать обо мне…
— Тот самый майорат?!
— Тот самый.
Юноша бросился ему на шею и расцеловал. Потом взглянул на своего оторопевшего спутника:
— Можешь забрать мой револьвер. Госпожа смерть получила отставку.
XVIII
Майорат забрал кузена с собой в Глембовичи. Ему понравилась откровенность Богдана. Когда Вальдемар спросил юношу, много ли у него долгов, тот ответил без обычных в таких случаях уверток и смущения:
— А! Дядюшка хочет заплатить мои долги? Вот это по-майоратски! Предупреждаю сразу, долгов у меня множество… не знаю, когда смогу вернуть вам эти деньги. Разве что… Когда получу какие-нибудь поместья — на Луне…
Майорат занялся долгами Богдана. Он ни словом не упрекнул кузена, зная, что в данный момент никакие упреки не помогут. Только однажды, увидев вексель на особенно крупную сумму, бросил:
— Слишком рано ты начал, и с большим размахом…
Богдан покраснел и грустно сказал:
— Как начал, так и кончил…
— А Черчин?
— Он уже не мой. Черчин перешел к Виктору. Все перешло к Виктору. А я всегда был enfante terrible (ужасный ребенок, фр.). Так меня однажды назвали в детстве, и я это прозвище оправдал вполне.
— Кто тебя втянул в игру? — спросил Вальдемар.
— Собственный азарт. Захотел много выиграть, да и влип. Оттуда трудно вырваться. Столько раз обещал себе и Стальскому, тому брюнету, что брошу непременно, да где там! Игра из человека делает скота…
И он облегченно вздохнул:
— Ну, Стальский наконец утешился! Узнав, что я больше не играю, обрадованный вернулся в Варшаву.
Все ходил по пятам и следил, чтобы я не выстрелил себе в лоб…
За несколько дней до отъезда из Ниццы Богдан сделался молчаливым, серьезным. В ответ на все расспросы Вальдемара он угрюмо отмалчивался, но наконец заговорил с необычным для него смущением:
— Дядя, у меня к тебе… просьба… Если я уеду, что будет… с Анной?
— Ага! Есть еще и Анна?
— Ну конечно, дядя. Разве я не Михоровский? Мы, Михоровские, всегда были покорителями женщин!
— Ты уже ее покорил? — усмехнулся Вальдемар.
— Мало того! Я ее завоевал! Подвиг, достойный глембовичских владетелей… — он шутливо склонился в низком поклоне, — чьим единственным представителем остался ты, дядюшка…
Майорат искренне рассмеялся:
— Не льсти! Анна — кто она?
— Венера Милосская! Божественно сложена, красива…
— Я в этом не сомневаюсь. Я спрашиваю, кто она, откуда?
— Какая разница? Главное — она моя! У нее красивый будуар, прекрасный салон, она одевается, как принцесса… словом, pigeon (голубка, фр.)
— Кокотка?
— Ну что вы сразу… Она приехала из Вены…
— Знаю. На сезон. Богдан скривился:
— Оставьте ваши намеки, дядя! Я люблю ее.
— Даже так? Она немка?
— Мадьярка. Леденчик! Вы, дядюшка, сами бы захотели отбить ее у меня, как только увидели бы. Но я ее вам не покажу…
