Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры
— Уверен, что виновен. Его вообще надо было убрать еще два года назад, как все Александру и говорили. Нельзя оставлять в живых возможных претендентов на престол, себе дороже будет. Такова традиция, а она не возникает просто так, в ней опыт поколений. А он пожалел его и Архидея. И вот результат.
— Но от Архидея-то какой толк? Он же не в своем уме. Какой из него царь?
— Неважно. Он сын Филиппа, пусть побочный, пусть ненормальный. Иногда это даже хорошо. Не все цари правят сами. И Парменион тоже не так уж бескорыстен. Ему ой как на руку истребить линкестийцев! — готовит место для своих. Их род после линкестийцев — ближайший к царскому.
— Что ты такое говоришь? — поразилась Таис, и Птолемей решил попридержать язык. В мире, в котором жила Таис, не было столько коварства. — Ты считаешь, что весь заговор подстроен?
— Я думаю, что Александр так считает.
— Он так сказал?
— Нет, он сказал: «Меня это не убеждает».
В общей сложности за зиму армия совершила марш в 750 километров, пройдя от прибрежной области через заснеженные горы, а позже — степи, до Гордия, столицы Фригии. Там ее ждали Парменион с обозом, молодожены и подкрепление. Заняв стратегически важный Гордий, Александр перекрыл две дороги, по которым из Персии на запад империи доставлялись воины, припасы и кровь войны — золото.
Позже Таис читала у Калисфена, придворного историографа Александра и племянника Аристотеля, о чудесных знамениях, сопровождавших эту зимнюю кампанию, и только усмехалась. Особенно над историей об отступлении моря по пути Александра, когда, якобы по божественной воле, волны сами отхлынули, освободив проход вдоль скал. На самом деле божественной волей была воля Александра, приказавшего проложить дорогу по склонам. А вот в истории об украшении венками статуи философа Феодекта в Фаселисе Александром и его захмелевшими друзьями она сама принимала участие. Отличный был день, веселый.
Да, зимний поход по побережью, сделавший бесполезным огромный персидский флот. А ведь Таис могла и не оказаться при этом. Александр решил, что ей место в общем обозе у Пармениона, и Таис пришлось устроить безобразную «сцену», чтобы переубедить его. Александр очень удивился ее сопротивлению, так как справедливо считал, что «ей в обозе будет лучше».
— Зачем тебе эти мучения — изнурительный быстрый марш? Тебе будет очень тяжело: где упал — там уснул, что нашел — то поел, нормальный привал раз в три-четыре дня. Грубая жизнь без всяких удобств, зато со множеством неудобств. Куда тебе тягаться с закаленными воинами, которые другой жизни не знают? Да и вообще, ты понимаешь, что должна меня слушаться? У нас тут армия, — прибавил он шутливо, — и приказы в ней отдаю я. А если я хочу и впредь это делать, то мне надо хорошенько следить, чтобы они исполнялись.
— Но я не твой солдат! — защищалась Таис. — Ты хочешь, чтобы всегда было по-твоему.
— А как же?! Я предупреждал, чтобы ты не пыталась вить из меня веревки.
— Я не пытаюсь, что за вздор! — И вдруг, неожиданно для себя, спросила: — Мы — друзья?
Он открыл рот в замешательстве. Потом все же усмехнулся ее находчивости — на этот смелый вопрос можно было ответить только утвердительно. Так он и ответил.
— А в дружбе важно равенство. Так вот, я не пытаюсь вить из тебя веревки, я только борюсь за свои права.
Александр развел руками и покачал головой. Таис обожала, когда он так делал.
— Это в тебе афинское заговорило. Все вы такие — демагоги. Смотри, собаку против меня настроила. — Он указал на Периту, с укором глядевшую на своего хозяина. — Ты — ненормальная, я тебе уже это говорил.
— Другим я нравлюсь, — обиделась Таис. — Один ты ищешь, что бы во мне покритиковать!
— Я тебя критикую?! — воскликнул Александр, уставился на нее и прижал руки к груди. — Я хотел, чтобы тебе было лучше, а мне — спокойней! (Это у него вырвалось, огорчило его и порадовало ее.) Теперь надо будет отрывать Птолемея от дела, чтоб он смотрел за тобой.
Таис поняла, что остается, но еще находилась в пылу спора:
— Ах, значит, он заботится обо мне по твоему приказу?
Александр откинулся вместе с креслом и покачался на его задних ножках, потом, наслаждаясь, улыбнулся:
— Нет, не по приказу, по моей просьбе и по своему горячему желанию… борец за права. И все-таки, несмотря на твое невыясненное, но, несомненно, божественное происхождение, жизнь в Афинах оставила на тебе свой базарный след.
— Я молчу, пусть последнее слово останется за тобой, — улыбаясь, сказала Таис, глаза же ее победно блестели: «Ты же сам рад, что я остаюсь».
Перита, которая поняла все, как сказанное, так и не сказанное, не хуже участников разговора, одобрительно гавкнула и, вытянув шею, улеглась у ног горячо любимого хозяина.
Вот так все получилось. Александр не сгущал краски — Таис действительно с непривычки пришлось очень тяжело. Но она научилась мужественно сносить непомерные физические нагрузки, бурчащий от голода желудок, хроническую усталость, ночной холод в горах, невозможность согреться и выспаться в продуваемой всеми ветрами палатке. Удивительно, что она ни разу не заболела! Только когда они останавливались в населенных пунктах и Птолемей устраивал ей хорошую квартиру, Таис удавалось помыться и немного прийти в себя.
Жизнь в пути, казавшаяся летом веселым приключением, захватывающим путешествием, зимой заметно утратила свою привлекательность. Но Таис терпела трудности ради возможности быть рядом с Александром. Даже если Таис по нескольку дней не видела его, не говорила с ним, ей было важно осознавать себя участницей его жизни. Она была рядом.
Иногда случались трогательные вещи, вознаграждавшие ее за все муки: как-то перед переходом через горы, на которых лежал глубокий снег, Александр обратился к стоящей рядом Таис «Ну-ка, покажи ноги». Таис, не долго думая, с невинной улыбочкой подняла платье до… самого предела. «Я сапоги имел в виду!» — уточнил Александр под всеобщий хохот. Разве можно передать словами, что чувствовала она, неожиданно услышав за спиной его ироничное: «Ну, как дела, упрямица?» Или, глядя с обрыва на серое зимнее море: «В воду не тянет?» А сам улыбается, глаза хитрые, на щеках румянец с размытыми краями, волосы треплет холодный ветер. Конечно же, скажи он Таис в эту минуту — прыгай, она прыгнула бы, не задумываясь.
Как это ни странно — так бывает. Кто знает, тот поймет, а кто-то, может быть, поймет, и не зная.
* * *— Ты понимаешь, чего ты от меня требуешь?! — с отчаянием в голосе воскликнул Александр.
Это был не первый разговор на эту тему, но самый тяжелый, ставший решающим.
