Барбара Картленд - Недосягаемая
— Да, конечно, — сказала Лидия. — Я буду очень рада познакомиться. И Иван тоже. Мне всегда казалось, что между медициной и музыкой существует какая-то связь. Я узнала, что большинство врачей и хирургов в свободное время слушают музыку.
— Да, Ангус Маклауд с большим энтузиазмом отзывался об Иване, — сказала Элизабет.
Лидия выждала немного, а затем, набравшись смелости, задала вопрос, который пошатнул барьер, всегда существовавший между ними.
— Он тебя интересует? — спросила она и увидела, как щеки Элизабет захлестнула алая волна; Лидия на секунду встревожилась, думая, что сестра ответит ей с возмущенной чопорностью, но Элизабет сдалась.
— Очень интересует, — ответила она. — Ты удивлена? Лидия понимающе улыбнулась:
— Я рада, если это делает тебя счастливой.
Сделав открытое признание, Элизабет решила пойти на попятную.
— Конечно, я говорю в шутку, — торопливо произнесла она. — Ничего серьезного в этом нет, просто Ангус Маклауд необыкновенно интересный человек, и мы часто с ним общаемся. Но, откровенно говоря, он видит во мне только коменданта.
— Буду ждать встречи с ним, — мягко произнесла Лидия, не делая никакого усилия, чтобы подчеркнуть свое преимущество после того, как ей удалось вынудить Элизабет признаться в человеческом чувстве.
Неожиданно их разговор прервали. В комнату ворвалась Кристин с телеграммой в руке.
— Филип приезжает в отпуск! — закричала она. — Разве это не замечательно?
Лидия взволнованно взяла телеграмму у дочери дрожащей рукой.
— Наконец-то! — воскликнула она. — Я думала, он уже никогда не вырвется оттуда. Когда он приезжает?
— Естественно, указать день приезда ума ему не хватило, — фыркнула Кристин.
— Дай мне подумать, — сказала Лидия. — Последнюю весточку от него я получила, когда их корабль был в заливе Скапа-Флоу. Это значит, если телеграмма отослана сегодняшним утром, он должен быть с нами завтра вечером. — Ее лицо осветилось радостным предвкушением. — Я счастливейшая из женщин. Все мои дети дома в одно и то же время. Мы опять будем вместе.
Она была так поглощена своим счастьем, что не заметила, как омрачилось лицо Элизабет и в глазах сестры появилась зависть. На следующий день, сидя в саду с Кристин, Лидия спокойно подсчитывала про себя, что пройдет еще полчаса и Филип будет сними. Утром она потратила довольно много времени, листая справочник движения поездов, и даже с учетом опозданий и поломок Филип должен был успеть на дневной поезд из Лондона. Кристин прервала ее мысли:
— О чем ты думаешь, мама? Мы разговариваем обо мне.
— Прости, дорогая, — ответила Лидия. — Признаюсь, я размышляла, сумеет ли Филип попасть на один поезд с твоим отцом, или мне следует заказать такси на тот случай, если он приедет позже.
— Какой теперь Филип?
— Очень милый.
— В этом-то я уверена. Ты бы так ответила в любом случае. Матери ведь всегда больше любят сыновей, не так ли?
— Неправда, — возразила Лидия. — Это одно из тех смешных заблуждений, которые обычно повторяют до тех пор, пока сами не начинают в них верить. Я искренне полагаю, что нельзя любить одного ребенка больше, чем остальных своих детей. Их любишь всех, но каждого по-своему. Если бы Филипа убили, я бы не стала любить тебя больше, и наоборот. Я люблю вас обоих с той силой, на которую только способна. Мне всегда казалось каким-то богохульством представление о том, что внутри нас находится определенный резерв любви, которую мы скупо раздаем порциями.
— Я никогда об этом не думала, — призналась Кристин. — Помню только, как ревновала Филипа: он ведь всегда был красавчиком и мог делать для тебя то, что мне не по силам.
— А я помню, как Филип жаловался, что после твоего рождения все наше внимание отдано только тебе, — сказала Лидия, — особенно это касалось отца.
— Как раз тот случай, который абсолютно развенчивает твою теорию, мама. Папа действительно любит меня больше, тебе это известно. И сказать почему?
— Почему? — спросила Лидия.
— Потому что он ревнует к Филипу. Он сам еще слишком молод, чтобы иметь взрослого сына. Возможно, я ошибаюсь, поскольку не видела их вместе последние четыре года, но я помню, как эта мысль пришла ко мне уже давно, и, судя по одному или двум замечаниям, оброненным папой после моего приезда, я думаю, что старый порядок не меняется[2].
— Ты меня приводишь в ужас! — воскликнула Лидия. — Я-то считала тебя милым ребенком, играющим в куклы, а ты все время наблюдала, критиковала и составляла собственное мнение о нас.
— Полагаю, все дети так поступают, — довольным голосом заметила Кристин. — Наверное, жизнь в Америке научила меня выражать свои мысли. Они там все очень много говорят, причем то, что думают. Мне всегда казалось, что здесь произносят вслух только то, чего от них ждут.
— Я начинаю думать, что, быть может, ты права, — засомневалась Лидия, ее позабавили и одновременно очень удивили откровения дочери.
— Знаю, ты ждешь от меня какого-нибудь примера, — продолжала Кристин. — Очень хорошо — тетя Элизабет. То, что она говорит, и то, что думает, — совершенно разные вещи.
— Откуда ты знаешь? Кристин рассмеялась:
— Я знаю очень многое. Тетя Иоанна сказала, что причиной тому, должно быть, моя русская кровь. Услышав это, я немало прочитала из русской литературы и пришла к заключению — в ее словах что-то есть. Если русские и вправду такие, как в книгах, которые они пишут о себе, значит, они жуткие интроверты и в них живет неискоренимое любопытство к побудительным мотивам любого поступка. Прямо мой портрет. А какой была моя бабушка? Лидия немного помолчала.
— Тебе придется спросить отца, потому что я, конечно, никогда не видела ее. Но, судя по фотографиям, она была очень красивая. Я ждала, что ты будешь похожа на нее, но этого не случилось, и все же у меня такое впечатление, что ты, несомненно, напоминаешь какого-то более древнего предка.
— А что тебе рассказывал папа о своей матери? — настаивала Кристин.
— То, что она родилась в известной русской семье. Они не принадлежали к титулованной знати, но ее отец служил библиотекарем в одном из царских дворцов, а мать, насколько я знаю, была учительницей или гувернанткой царских детей. Твоя бабушка познакомилась с твоим дедушкой, когда он был дипломатическим атташе в Петрограде. Они полюбили друг друга и поженились, она покинула Россию, чтобы следовать за ним по всему миру, куда бы ни приводила его служба. Когда началась революция, ее родителей расстреляли. К тому времени они уже оба были пожилыми людьми, но, мне кажется, твоя бабушка так горевала, что именно это и послужило причиной ее смерти.
