Мэри Бэлоу - Мелодия души
Он старался не шуметь, хотя она все равно не услышала бы. А видеть его со своего места она не могла.
Однако не прошло и пары минут, как она открыла глаза, подняла голову и, оглянувшись, посмотрела прямо на него. Эмми чувствовала его присутствие. Она знала, что он здесь, знала, что это не Пауэлл, в сторону которого она отказалась повернуть голову.
* * *Обычно Эмили чувствовала, когда кто-нибудь приближался к ней сзади, особенно если была одна. Но иногда интуиция ее подводила. Это чаще всего случалось, когда она была чем-нибудь поглощена настолько, что время и окружающая обстановка переставали существовать для нее.
За последний год так случалось, когда она рисовала.
Вздрогнув от неожиданности, она оборачивалась, только когда человек подходил совсем близко. Она ожидала увидеть Анну или Люка. Анна обычно улыбалась, обнимала ее и говорила что-нибудь приятное о ее картине, делая вид, что не замечает, как Эмми выглядит. Люк, как правило, поднимал брови и, скорчив гримасу, разглядывал картину, отпуская насмешливые замечания о лесных ведьмах.
Но на сей раз за ее спиной стоял лорд Пауэлл, безукоризненно одетый и причесанный. Если бы она почувствовала его приближение, то спрятала бы картину или, еще лучше, спряталась бы сама. Ей казалось, что ее словно раздели донага. Не физически, а эмоционально. Он неожиданно застал врасплох ее второе "я", существование которого она не могла объяснить никому.
В то утро он выглядел красивее, чем обычно, несмотря на нахмуренный лоб и изумление в глазах. Он обвел ее взглядом с копны волос до пальцев босых ног. В глазах его отразился неприкрытый ужас.
– Боже мой, неужели это вы? – произнес он.
Эмили взглянула на себя его глазами: бесформенное потрепанное платье, ни корсета, ни кринолина; босые ноги, обнаженные до щиколоток; копна неприбранных волос.
Несмотря на смущение, ей захотелось рассмеяться. Если бы она могла, то сказала бы ему: «Это мой мир. Он во многом отличается от твоего». Почему он считает, что приспосабливаться должна только она?
Однако в течение пяти дней Эмили старалась вести себя осторожно. И она улыбнулась.
К нему вернулись изысканные манеры, и он отвесил ей элегантный поклон.
Она попыталась представить себе его без парика, с темными, коротко подстриженными волосами. Наверное, он выглядел бы еще красивее. Хотя по канонам современной моды считался бы все равно что раздетым. Она ненавидела моду и правила приличия. Прошлой ночью она, подчиняясь им, блистала, и они ее утомили. Сегодня утром она их ненавидела.
– Уже встали слуги, грумы, садовники. Дворецкий его светлости сказал мне, в какую сторону вы направились, выйдя из дома. Он сообщил мне также, что уже встали его светлость и лорд Эшли Кендрик. Вас могут увидеть, леди Эмили!
Он уже увидел. Эмили не была уверена, то ли он предупреждает ее, чтобы она не попала в неудобное положение, то ли делает ей выговор за неподобающее поведение.
Она снова улыбнулась и пожала плечами, признавая, что он застал ее на месте преступления и что она, возможно, сожалеет. Да, она сожалела. Это утро было чем-то вроде лебединой песни ее свободы. Она так и сказала бы ему, если бы могла. Надо было научить его жестам для общения, подумала она. Вроде тех, которыми пользовались когда-то они с Эшли. Но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь другой знал их. Возможно, она умышленно пряталась за глухотой и немотой. Возможно, не хотела впускать в свой мир того, кто не сможет понять и принять ее.
– Черт побери! Но это имеет значение! – Он снова нахмурился, сердито сведя густые брови к переносице. – И нечего небрежно пожимать плечами. Внешний вид имеет большое значение, особенно для дочери графа, которая будет баронессой и супругой главы семьи. Мои младшие сестры будут брать с вас пример в том, что касается внешнего вида и поведения. И ваша глухота совсем не оправдывает вашего вызывающего поведения.
Почему он злится? Эмили заглянула ему в глаза и вздернула подбородок. Она редко сердилась, но сейчас это было ответом на его гнев. Конечно, она понимала, что выглядит неподобающим образом. После пяти дней, когда она выглядела и вела себя так, как от нее требовалось, он, наверное, был шокирован, застав ее в подобном виде. Потрясенный, он спешил выговориться и лишь некоторое время спустя овладел собой.
Он глубоко вздохнул, и сердитое выражение его лица немного смягчилось. Возможно, он понял свою ошибку и сейчас извинится перед ней за несдержанность и резкие слова. Возможно, улыбнется ей, и она ответит улыбкой.
Может, они даже рассмеются вместе... И она, опередив его, поспешит домой, переоденется, и неприятный инцидент будет забыт.
Но взгляд лорда Пауэлла упал на картину. Она чуть не бросилась вперед, чтобы заслонить ее от него. Но не сделала этого. Ей пришло в голову, что с помощью картины она впервые может пообщаться с ним, не ограничиваясь кивками и улыбками. Она могла бы немного приоткрыть перед ним свой внутренний мир. Затаив дыхание и ожидая его реакции, Эмили наблюдала за выражением его лица.
Его брови снова сошлись на переносице. Он смотрел на картину, словно это была ядовитая змея. Потом повернулся к ней, – Это ваша работа? – спросил он. – Но что это такое?! – воскликнул он, снова забыв о хороших манерах.
Она подняла руки и указала на окружающие их деревья, потом, напряженно раздвинув пальцы, указала на небо и закрыла глаза. И снова взглянула на него.
– Я не вижу на картине ни деревьев, ни неба, – сказал он. – Разве его светлость не нанимал для вас учителя или гувернантку, которые могли бы научить вас писать акварелью, леди Эмили?
Она кивнула.
– Мои сестры имели счастье пользоваться услугами превосходных гувернанток, и все они очень неплохо рисуют. Их картины висят у меня в кабинете и в спальне. Их научили создавать нежную красоту из окружающего мира.
Она не сводила взгляда с его губ. Ей было важно не пропустить ни одного слова из того, что он говорил.
Но нежную красоту создал Бог. И враждебную красоту тоже. Ей было бы неинтересно рабски копировать то, что уже сделано. Возможно, для людей, которые могут слышать и говорить, не так уж важно уметь высказывать свои мысли и чувства через картину. Она сомневалась, что он понял бы ее, даже если бы она смогла объяснить это словами. Он не поймет. Понимать всегда приходится ей. Ведь это у нее отсутствует способность говорить и соображать.
По крайней мере так ей иногда казалось. Правда, это не относилось к Анне, Люку и некоторым другим людям.
– Это, – сказал он, указывая на картину, – бред сумасшедшей.
Он, наверное, не хотел, чтобы она это прочла по губам.
Но она прочла и широко раскрыла глаза от удивления, обиды и гнева.
