Сара Брофи - Жена в награду
– О, очень здравая, – выпалила Имоджин. – Все, что он здесь делает, мудро, здраво и прямо-таки замечательно. Миссионер чертов! – Она всплеснула руками и, рыча от злости, прошла к окну, обхватив себя за талию, чтобы чем-то занять руки. Нет смысла разбивать неодушевленные предметы, когда хочется разбить его тупую башку.
В открытое окно лился веселый солнечный свет, сегодня, кажется, теплее, чем вчера. Может, все-таки долгая, изнурительная зима подходит к концу? Или это Роберт по доброте душевной приказал затопить камины во всех комнатах, и поэтому лицо Имоджин пылает от жара?
Она скрипнула зубами, злясь на то, что должно было радовать.
Может, холодная темнота дома и была ей ненавистна, но ее бесило, что Роберт взмахнул волшебной палочкой, и все пошло так, как надо. Это ее дом, черт побери, и она считала, что следила за ним, насколько это было возможно.
Дом пришел в упадок, это правда, но не по ее вине. Это Роджер решил, что здесь будет только женская прислуга, сделав исключение лишь для двух мужчин.
Дункан – он и кучер, и пастух, и садовник, и все, что может понадобиться при доме. Просто удивительно, как он справляется в свои шестьдесят четыре года.
А Лукас Росс, сын кухарки, работал в самом доме, делал мелкие дела, пугающие женщин, – так, в свои семь лет он превосходно ловил крыс.
Имоджин почувствовала, что мысль о своей некомпетентности сменяется нарастающим удовлетворением. Она ехидно подумала: кого из этих образчиков мужской силы Роберт представляет себе в качестве столяра? При отсутствии поставок дерева то, что они сделали, безусловно, следует считать достижением.
Добро бы Роберт сам сделал все эти грандиозные улучшения в доме. Так нет же. Дом кишит его людьми. Мужчинами.
После их свадьбы изменилась жизнь всех обитателей дома, и в особенности ее.
Наутро после свадьбы она проснулась, повернулась к Роберту, но обнаружила только остывший мех. Она изо всех сил старалась не горевать о его бегстве, говорила себе, что этого следовало ожидать, но восприняла это как предательство.
Однако в первую очередь ее предали собственное тело и сердце.
Она прижалась к подушке, на которой ночью покоилась его голова, окунулась в омут оставшегося запаха. Даже когда она оттолкнула от себя подушку, этот запах ее преследовал.
Но нельзя было показывать своих чувств. Она не могла позволить, чтобы люди жалели ее как отверженную жену. День за днем она делала то же, что обычно, говоря себе, что все идет, как всегда, но это не помогало. Она чувствовала одиночество большее, чем за все годы изоляции.
Одиночество становилось еще острее, когда Роберт врывался в монотонность ее дней. В первое утро он появился около полудня и принес с собой свежий запах зимнего дня. При звуке его голоса сердце замерло, хотя он говорил вежливую чепуху. Перед ней встало волшебство минувшей ночи, она снова хотела его испытать. Чувство было так сильно, что она не сразу поняла, что Роберт не отвечает тем же.
Он стоял перед ней с радостью человека перед лицом своего палача.
В эти драгоценные минуты он говорил о том, что прибыли его лошади из Уэльса! А с ними рыцари, с которыми он вместе не так давно сражался на границе! Потом пробормотал, что будет обедать вместе с ними в большом зале, понимая, что она предпочитает оставаться в спальне.
В стремлении избавиться от нее он почти выбежал из комнаты. Для нее осталось загадкой, зачем вообще он потрудился зайти.
Для него визит был чем-то вроде подвига, и это не улучшало настроения.
В этот вечер она ужинала в великолепном одиночестве; на вкус еда была как опилки. Но взрывы мужского хохота были почему-то приятны, и в тот вечер, и во все последующие.
С каждым вечером смех становился все громче, прибывали все новые люди Роберта, объединяясь со своим блистательным лидером, но Имоджин оставалась в полном одиночестве. Иногда одиночество буквально душило ее, оно ей снилось каждую ночь. Годами она жила одна, жила словно во сне, но таким же было и все вокруг нее. Теперь дом начал просыпаться, Роберт торопил, тянул его в живой мир, и только Имоджин оставалась в темном царстве.
Она научилась прислоняться головой к оконному переплету. Для нее, так долго прожившей в одиночестве, оно вдруг стало невыносимым. По ночам вялость придавливала ее к кровати тяжелым одеялом, она задыхалась и засыпала в слезах.
Но как ни странно, привычные ночные демоны ее больше не донимали. Зато появилась новая пытка.
Во сне ее преследовали воспоминания о том, как она лежала в руках Роберта. Как ее кожи касались легкие, как бабочки, поцелуи и медленное поглаживание теплых рук. Она старалась проснуться, понять, что это, реальность или всего лишь печальный сон. Предательское сознание хотело верить, что Роберт каждую ночь приходит к ней под покровом снов.
Но вырваться из сна не удавалось. И каждое утро она просыпалась одна, с горячим телом и одурманенным разумом. Ей казалось, что она чувствует его запах, и это давало надежду, что его присутствие не было сном. Но возможно, ей просто хотелось в это верить.
Вскоре Имоджин поняла, что надежда – такое же мучение, как все, что задумывал брат Роджер. В ней нарастало возмущение. Чем дольше Роберт был вдали от нее, тем больше овладевал ее мыслями. Она все еще неистово желала его, но, когда он был рядом, замыкалась в себе и обращалась с ним холодно. Она не могла до него дотянуться. Каждый день ее мучил страх, что, если она не попытается что-то сделать, вскоре и он, и огонь, который он зажег в ее теле, утекут между пальцами.
От этого можно и с ума сойти.
«Так ему и надо, – хмуро подумала Имоджин. – Посмотрим, как ему понравится быть женатым не на леди Калеке, а на леди Безумной. Уж тогда-то он не сможет ее игнорировать».
Странно, но ее злило не только его безразличие. Нет, ей хотелось кричать из-за того, что он осмеливается принимать решения и строить планы по поводу ее имения. Она вдруг решила: будь она проклята, если позволит этому продолжаться.
Она быстро отвернулась от окна.
– Мэри, мне нужна уличная обувь.
– Миледи…
– И теплый плащ, я полагаю. У меня есть такие вещи?
– Я что-то такое видела в южной каморке, миледи, но…
– Вот и хорошо, – безжалостно прервала Имоджин. – Пожалуйста, сходи и принеси. У меня сильнейшее желание прогуляться до стройки Роберта.
Мэри от удивления чуть не лишилась дара речи.
– Имоджин, туда три часа ходу.
Имоджин надменно вскинула брови.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я хочу сказать, Имоджин Коулбрук, так это то, что ты бог знает сколько времени не выходила за стены этой комнаты. А теперь решила, что можешь без труда пройти несколько миль по колено в снегу. Это полное безумие.
