Барбара Картленд - Прелестная беглянка
Здесь, по ее расчетам, было писем двенадцать, и некоторые казались довольно пространными.
Петрина собрала их все.
— Только они мне и нужны. Что делать с остальными?
Граф посмотрел на взломанный ящик.
— Полагаю, Петрина, об этом позабочусь я.
— А что вы собираетесь делать?
— Я анонимно верну письма их законным владельцам, которые таким образом высвободятся из когтей Шелдона. Никто из авторов этих писем никогда не узнает о вашей роли в этом деле. Однако не сомневаюсь: они будут вечно благодарны своему таинственному избавителю.
— Вы хотите сказать, что сэр Мортимер шантажировал всех этих людей?
— Не желаю размышлять на тему о его неблаговидном поведении, — высокомерно заметил граф, — но обязательно позабочусь о том, чтобы многие высокопоставленные дамы не включали его имя в список приглашаемых гостей.
— А вы сможете этого добиться?
— Да, смогу и во что бы то ни стало исполню свое намерение.
— Тогда я очень рада! Мортимер достоин презрения. Бедняжка Клэр не помнила себя от горя.
— Скажите ей, чтобы свои благодарные чувства она выразила полнейшим молчанием и никому ничего не рассказывала, и прежде всего Фредерику Броддингтону.
— Ну, она не настолько глупа.
— Женщины очень любят исповедоваться в своих грехах, — заметил саркастически граф.
— Но не Клэр. Она хочет, чтобы Фредерик ее не только любил, но и восхищался ею. Как бы то ни было, я заставлю ее поклясться всем, что для нее свято, что она будет молчать.
— Вот это разумно, — одобрил граф. А затем, бросив выразительный взгляд на наряд Петрины, добавил: — Но неразумно пребывать в таком виде и дальше! Отправляйтесь спать, а не то я опять рассержусь на вас!
Петрина посмотрела на графа с едва заметной улыбкой.
— Но на самом деле вы не сердитесь? Вы ведь тоже считаете, что заплатить сэру Мортимеру было бы в высшей степени глупо!
— Глупо или нет, — твердо заметил граф, — но в следующий раз, если у вас возникнут подобные затруднения, вы мне обязательно о них расскажете. Обещаете?
— Но я... не уверена в этом, — заколебалась Петрина. — Обещать вам что-нибудь окончательно... было бы равносильно... прыжку в пропасть.
— Перестаньте препираться! — взревел граф. — Если сегодня я легко спустил вам проступок, то это не значит, что в будущем я буду позволять вам проделки, подобные этой.
Он думал, что Петрина станет упрямиться, но вместо этого она внезапно заявила:
— Вы были очень добры, и много помогли, и вели себя... приятнее, чем я могла ожидать. Итак, если это вам доставит удовольствие, я даю обещание.
— Без каких-либо условий и оговорок? — спросил он подозрительно.
— Без оговорок, — как эхо повторила Петрина.
Однако на губах ее заиграла лукавая, так хорошо ему известная улыбка.
— В конце концов, — прибавила она, — не так уж много сэров Мортимеров в высшем обществе.
— Вы мне будете рассказывать о всех возникающих проблемах, прежде чем сами попытаетесь решать их. И еще, Петрина, позвольте мне со всей определенностью заметить вам: я не желаю, чтобы вы надевали мою одежду.
Петрина взглянула на свой наряд, словно только сейчас вспомнила, как она одета.
— Почему вы решили, что это ваша одежда?
— А кто еще, кроме меня, носит в этом доме итонский костюм?
— А он очень удобен, — улыбнулась Петрина. — Вы представить себе не можете, как юбки сковывают движение.
— Но это еще не повод, чтобы расхаживать по дому в таком виде. Молю бога, чтобы бабушка вас не увидела.
— Хотелось бы мне рассказать ей всю эту историю, — грустно ответила Петрина. — Она бы ей очень понравилась.
С этим граф легко мог согласиться, но, приняв важный вид, ограничился тем, что сказал:
— Отправляйтесь спать, упрямая девчонка, и не забудьте о своем обещании, или вас ожидает Харрогит, а может, кое-что похуже, где вы будете под строжайшим наблюдением!
Петрина встала, все еще держа в руке письма Клэр.
— Спокойной ночи, опекун. Вы были очень добры и вежливы, и я вам благодарна, несмотря на то что вы чуть не свернули мне шею, а запястья у меня еще долго будут в синяках.
— Неужели я действительно причинил вам боль? — поспешно спросил граф.
— И еще какую! Теперь вам придется возместить мне ущерб, пригласив на верховую прогулку.
— Ну а теперь вы меня шантажируете! — Так я получу возмещение или нет?
— Ладно, — уступил он, — но это не должно превращаться в привычку. По утрам я с трудом выношу женскую болтовню.
— Я буду тиха, как мышка, — пообещала Петрина.
— Вот уж такой вы никогда не будете. А теперь идите спать и предоставьте мне уладить это грязное дело.
Петрина посмотрела на связки писем в ящике.
— По крайней мере, теперь вы сможете установить, кто получал более пылкие и нежные письма: вы или Мортимер?
Граф снова полусердито взглянул на нее, но понял, что она его поддразнивает.
— Ступайте спать! — громовым голосом приказал он.
В ответ он услышал лишь короткий смешок, после чего Петрина исчезла за дверью.
Поднявшись наверх, в спальню, Петрина спрятала письма в надежное место, разделась и, убрав одежду графа в платяной шкаф, легла в постель.
Перебирая в памяти события этого вечера, она пришла к выводу, что в конце концов ей повезло: окажись на месте графа кто-нибудь другой, неизвестно, чем бы все кончилось.
Ей угрожал бы не только арест за воровство, но и опасность другого рода. Здесь, в Лондоне, были мерзавцы, которые преследовали женщин самым ужасающим образом. Об этом Петрина узнала, когда приехала в Лондон. Некоторые сведения она почерпнула из случайных разговоров, о многом прочла в газетах. Так, ей было известно, что в стране очень неспокойная обстановка из-за строгих ограничений, введенных правительством, что в Англии очень многие живут в нищете, но главное — именем закона чинится несправедливость. В газетах, которые приносил домой граф, сообщали такие политические новости, которые никогда не обсуждались и даже не упоминались в ее пансионе. Теперь она узнала, что принца-регента засыпают петициями о реформах, но он не обращает на них никакого внимания.
В Бирмингеме, прочла она, собрался митинг, на котором присутствовало по крайней мере двадцать пять тысяч человек — рабочих, не имеющих своего представителя в парламенте. В газете также говорилось, что они никогда не получат места, если правительство будет проводить все ту же внутреннюю политику. Участники митинга избрали своим представителем радикально настроенного баронета.
Гнев сотен и тысяч страдающих от возобновившегося спада торговли и промышленности выразился в создании политических клубов, члены которых платили взносы — по пенсу в неделю. Эти клубы организовывали свои читальни и воскресные школы.
