Барбара Картленд - Испанские грезы
– Я не понимаю, – говорила сыну вдовствующая маркиза, – как может графиня Элтсли, которую ты пригласил, обладать состоянием в чужой стране.
– Это совсем несложно, мама, – отвечал маркиз. – Ее муж очень выгодно поместил свои деньги, что и я старался сделать после смерти папы, но должен с сожалением признать, что без особого успеха.
Он не позволял матери и сестрам вмешиваться в финансовые дела.
После смерти отца маркиз решил, что неразумно вкладывать все их средства только в Испании. Значительную часть семейного состояния он перевел за границу.
Он продал дом, унаследованный еще его отцом во Франции, и купил другой, более просторный и солидный.
То же самое он проделал и в Риме, а в свою последнюю поездку в Лондон, по совету банкиров принца Уэльского, он приобрел собственность и в Англии.
Хотя Гермиона об этом ничего не знала, перед возвращением домой он стал владельцем дома и усадьбы в Лестершире.
Ему вдруг пришло в голову, что если он женится на англичанке, ей будет приятна возможность проводить, по крайней мере, несколько месяцев в году в родной стране, а Лестершир идеально подходил для охоты и верховой езды.
Но по возвращении из Прадо маркиз думал не о Гермионе, а о девушке, стоявшей перед картиной, имевшей такое большое значение в его жизни.
Он был убежден, что ее глаза – хотя это и казалось ему невероятным – были такими, какими написал бы их Луис де Моралес, если бы Дева Мария не опустила их, глядя на младенца Иисуса.
– Как возможно такое сходство? – спрашивал он себя почти с раздражением.
Как будто убегая от собственных мыслей, он подстегнул лошадей.
Когда, войдя в дом, он отдавал шляпу и перчатки лакею, дворецкий сказал:
– Вы найдете графиню, сеньор маркиз, в Салоне цветов.
Глаза маркиза блеснули, а на губах мелькнула насмешливая улыбка. Он знал, каждая женщина, какую он приглашал к себе, неизбежно находила туда дорогу, понимая, что Салон цветов представлял собой выгодную оправу для ее красоты.
Когда маркиз унаследовал огромный дом, который правильнее было называть дворцом, он заново отделал целый ряд комнат. По его личному мнению, лучше всего это ему удалось в одной из них, увешанной гобеленами в розовых тонах, изображавшими цветы и купидонов.
К ним он добавил несколько картин великих итальянских мастеров на подобные же сюжеты, а на потолке красовалась богиня любви Афродита в окружении амуров, цветов и птиц.
Комната соединялась с оранжереей, заполненной экзотическими орхидеями, которые маркиз собирал по всему миру. А в центре помещался небольшой вольер с певчими птицами.
Ни одна женщина не могла остаться равнодушной к благоуханию цветов и сладкоголосому пению птиц.
Когда маркиз вошел в распахнутую перед ним лакеем дверь, он, как и ожидал, увидел Гермиону, стоявшую в оранжерее. Она смотрела на птиц, порхавших в серебряной клетке, освещенной солнечными лучами, проникавшими сквозь стеклянную крышу.
Она была обольстительно прекрасна в обтягивающем ее тонкую талию нарядном платье. Словно какой-то внутренний голос подсказывал маркизу, что это был самый подходящий момент для предложения руки и сердца.
Сознавая, что эта обстановка как нельзя более соответствовала романтическому объяснению, он с невольным раздражением подумал, что слишком уж она была искусственной.
Почему он должен был непременно сказать слова, которые она от него ожидала? По своему ли собственному желанию он сейчас оказался здесь с ней наедине?
Он вспомнил, какую роль сыграло ее огромное состояние, расположив к ней его семью. Маркиз чувствовал, как будто все они подталкивают его, вынуждая произнести слова, трепетавшие у него на устах.
Как бы подчиняясь внутреннему голосу, он подошел к ней ближе. Медленно и грациозно Гермиона повернула голову. В глазах ее не было и тени удивления, она явно его ожидала.
У него мелькнула мысль, что ей было очень легко узнать, когда он должен был вернуться домой, и сказать дворецкому, где он сможет ее найти.
Она ожидала его возвращения, как паук ждет свою жертву в очень красивой золотистой паутине.
Оценивая художественный эффект этой подготовленной ею сцены, маркиз видел перед собой не ее, а Мадонну с картины де Моралеса, такую непохожую на Гермиону.
И в то же время, как бы это ни казалось невероятно, он вдруг осознал, что Гермиона очень походила на молодую женщину, которую он встретил в музее, гувернантку ее дочери.
– Карлос!
Он стоял теперь совсем близко к ней, и она положила свои тонкие длинные пальцы ему на запястье.
– Мне сказали, где я вас найду, – сказал он, – и я должен заметить, что невозможно было найти более подходящее для вашей красоты обрамление.
Он произнес эти слова почти автоматически, думая насмешливо, что любой другой мужчина выразился бы так же в подобных обстоятельствах.
– Благодарю, – нежным голосом сказала Гермиона. – Невозможно найти места прелестнее. Я очарована вашими сокровищами, Карлос, и вами, разумеется!
Она сказала это очень нежно, взгляды их на мгновение встретились, и она снова отвернулась, как бы робея.
«Насколько все это искусно подстроено», – подумал он. В том, как она говорила, двигалась, смотрела на него, не было ничего случайного, все, до последнего жеста, было рассчитано. Это была тщательно продуманная и умелая игра. И в этот момент он понял, что не станет играть отведенную ему роль. Ни сейчас, ни после, быть может, никогда.
– Вы должны позволить мне показать вам мои орхидеи, – сказал он, – и вы выберете ту, которая вам не только понравится, но и будет на вас похожа.
В его голосе прозвучала саркастическая нотка, но Гермиона этого не заметила.
– Вы так любезны, – сказала она. – Я с удовольствием возьму вашу орхидею. Но вы сами должны выбрать ее для меня. Ваш выбор, а не мой имеет значение.
И у маркиза снова было такое чувство, что она произносит текст пьесы, написанный талантливым драматургом и отрепетированный до полного совершенства.
Когда спустя некоторое время они покидали Салон цветов, он чувствовал, что Гермиона разочарована, хотя тщательно это скрывает.
После завтрака, где присутствовали многочисленные родственники маркиза, наперебой оказывавшие Гермионе знаки внимания, он вдруг ощутил непреодолимое желание убедиться, что сходство между мисс Уорд и портретом Луиса де Моралеса не было всего лишь иллюзией.
Возможно, говорил он себе, что, внутренне протестуя против навязываемого ему брака, он увлекся чем-то далеким от реальности, и сходство на самом деле существовало только в его воображении.
Он расстался с Гермионой, когда дамы удалились на полуденный отдых, которым каждый испанец наслаждается после обильного и отменного завтрака.
