Бертрис Смолл - Неотразимая герцогиня
— Я счастлив получить твое благословение, — сухо обронил лорд.
Аллегра рассмеялась.
— Пора подумать о том, что именно надеть в «Олмэкс» сегодня вечером, — решила она, поцеловала отца в лоб и, выбежав из комнаты, поднялась наверх к тетке, где уже сидели Сирена и Оки. — Ты довольна, тетя? — осведомилась она, врываясь в комнату. — Сирена подцепила прелестного виконта.
— Аллегра! — вскричала тетка, заливаясь румянцем, ибо племянница ухитрилась прочитать ее мысли. Больше всего ей хотелось поскорее сообщить обо всем Огастесу.
— Вы в самом деле считаете меня прелестным? — усмехнулся виконт Пикфорд. — Меня еще ни разу так не называли.
— Я настаиваю на этом определении! И думаю, что вам и моей кузине очень повезло. Счастья вам на долгие годы!
Сирена ударилась в слезы.
— О, если бы только и ты нашла такое же счастье! — всхлипывала она.
— Увы, дорогая кузина, самой богатой девушке в Англии придется довольствоваться высоким титулом. Так что я не ропщу. Истинная любовь, как мы все знаем, так же редка, как алмазы на мостовой. А вас, Оки, я хотела попросить об одолжении. Вы позволите Руперту Таннеру остановиться у вас? Папа считает, что приютить его здесь означает дать пищу злословию, особенно еще и потому, что он отказал лорду Экерли в моей руке. Руперт — хороший малый, как вы уже наверняка поняли.
— Разумеется, он может пожить у меня, — кивнул виконт.
— Спасибо, «прелестный», — лукаво усмехнулась Аллегра. — А теперь я иду выбирать наряд для сегодняшнего вечера. Господи, что за невыносимо тоскливое место этот «Олмэкс», несмотря на всю его претенциозность! Обстановка ужасная, паркет плохо натерт, об ужине и упоминать не стоит — правда, туда ходят не для того, чтобы есть, а показать себя.
Послав всем поцелуй, она удалилась.
— Ее поведение иногда бывает просто возмутительным, — пролепетала леди Эббот. — Не знаю, что вы можете о ней подумать, Октавиан.
— По-моему, она очаровательна, мадам, — поспешил заверить пожилую леди виконт. — И раз Сирена так его любит, значит, и для меня она хороша.
Предмет их беседы впорхнул в спальню, где уже сидела горничная Онор, подшивая отпоровшийся подол.
— Что мы сегодня наденем? — с порога спросила Аллегра.
— Это так важно? — удивилась Онор.
— Очень! Невероятно!
— О, мисс, расскажите, в чем дело? — взмолилась горничная.
— Еще рано. Но скоро, Онор, скоро все узнаешь.
Горничная отложила шитье и поднялась.
— Есть одно чудесное платье, которое вы еще ни разу не надевали. — Она подбежала к гардеробу и, порывшись в нем, нашла то, что искала. — Вот смотрите!
Аллегра одобрительно кивнула. Платье с завышенной талией было сшито из «смятого» шелка с широкими розово-кремовыми полосками. Рукава украшали пышные кружевные воланы. Круглый вырез был достаточно низким.
— Мы можем сорвать в саду пунцовые розы в вашу прическу, мисс, — предложила Онор. — И вы наденете ту красивую розовую камею на золотой цепочке, что подарил вам отец, а к ней — жемчужные серьги.
— Мне нужно принять ванну, — решила Аллегра.
— Это правда, что леди Сирена выходит за красавчика виконта, который ухаживал за ней весь сезон? — допытывалась Онор, вновь вешая платье на место.
— Откуда слуги так быстро все узнают? — развеселилась Аллегра. — Меня всегда это поражало.
— Дамарис была в комнате ее милости, когда туда пришли леди Сирена и ее ухажер. Она сразу же обо всем мне рассказала. Вернее, похвасталась. Иногда она слишком нос задирает, эта Дамарис.
— Погоди, скоро и ты будешь мной гордиться, — пообещала Аллегра.
Еще не было десяти, когда они отправились в «Олмэкс» на Кинг-стрит. Как отметила ранее Аллегра, это заведение ничем особенным не выделялось, но для дебютанток считалось обязательным получить туда доступ и заслужить одобрение дам-патронесс. Оно было основано в 1765 году мистером Макколлом, для которого важнее всего была исключительность, так что клуб действительно стал местом для избранных. Во время сезона балы давались по средам. Здесь даже разрешалась игра в карты по маленькой.
Но попасть в «Олмэкс» было непросто. Его дамы-патронессы рассылали избранным специальные приглашения, позволяющие купить билеты в этот светский рай. Большое значение придавалось знатности и богатству, но и они не гарантировали благосклонность дам-патронесс, одной из которых была леди Беллингем. Именно на ее балу остальные патронессы присматривались к дебютанткам и вместе решали, кому позволят бывать в «Олмэксе», а кому доступ туда будет закрыт. Аллегра едва не оказалась в числе отвергнутых, ибо патронессы заметили, что она танцевала всего один танец. Последний.
Взяв с них клятву молчать, леди Беллингем объяснила, что герцог Седжуик, получив отказ, понял, что его не только обидели, но и обманули, поклялся отомстить и сыграл злую, хотя и остроумную, шутку с мисс Морган.
— Бедное дитя, — посочувствовала леди Маркем. — Седжуик красив, как сам дьявол, и так же горд. Разумеется, неопытная девушка могла его испугаться и совершить вполне понятную ошибку.
Остальные дамы согласно закивали, а когда леди Беллингем закончила печальное повествование, единогласно постановили, что дорогая мисс Морган должна получить приглашение заодно со своей хорошенькой кузиной Сиреной Эббот. Олимпия прекрасно понимала, что только благодаря ее приятельнице дочь и племянница были допущены в священный круг завсегдатаев «Олмэкса», и отныне считала себя в неоплатном долгу перед леди Беллингем.
Из разрешенных в «Олмэксе» танцев признавались народные, шотландские рилы, контрдансы, экосезы, котильон и менуэт. Хотя после Французской революции популярность менуэта несколько поблекла, в «Олмэксе» он открывал и завершал все балы. И после каждого танца кавалер был обязан подводить молодую даму к ее матери или опекунше, вежливо кланяться, а если по-настоящему интересовался своим предметом, оставался поболтать.
После первого неудачного бала Аллегра, к своему удивлению, обнаружила, что пользуется большим успехом. Правда, на этот счет она не заблуждалась: состояние отца привлекало к ней поклонников, как мед мух. Некоторые были довольно приятными, многие ей нравились своим остроумием и блестящим умом. Другие оказались обычными охотниками за приданым, даже не скрывающими своих намерений. В конце концов, девушка с богатым папашей, который недавно обзавелся титулом, должна быть довольна, если на нее обращают внимание знатные джентльмены. Но у Аллегры эти алчные глупцы не вызывали ничего, кроме отвращения. Благородные искатели ее руки сначала терялись, потом возмущались, наконец, искренне оскорблялись, когда девушка, устав от их высокомерия и напыщенности, откровенно над ними насмехалась, а иногда и просто гнала их от себя.
