Диана Гэблдон - Путешественница
Когда комната наконец опустела, он задумался, что делать дальше. Некое смутное чувство долга призывало остаться как бы на страже, хотя он отчетливо понимал, что, как и говорила ему Дженни, на деле он, при любом раскладе, помочь ей ничем не может. Повитуха, судя по тому что во дворе был привязан незнакомый мул, уже прибыла и находилась с Дженни наверху.
Не в состоянии усидеть на месте, он беспокойно бродил по гостиной с Библией в руке, трогая вещи. Вот книжная полка Дженни с царапинами и сколами, пострадавшая при последнем, случившемся в прошлом году вторжении в дом красных мундиров. А вот большой серебряный поднос для фруктов и цветов, вделанный в середину стола, оказался слишком велик для солдатского ранца, поэтому его, хоть немного и искорежили с досады прикладами, не выломали и не утащили. Впрочем, англичане вообще не слишком-то поживились в имении. Кое-какая мелочь, конечно, прилипла к их рукам, но немногие по-настоящему ценные вещи вместе с вином Джареда были надежно укрыты в убежище священника. Так назывались потайные комнаты без окон, которые с шестнадцатого века, когда католическая церковь в Англии оказалась под запретом, стали появляться в домах джентльменов-католиков как укрытие для их духовных пастырей.
Услышав протяжный стон сверху, Джейми невольно бросил взгляд на семейную Библию в своей руке и почти бессознательно дал книге раскрыться на первой странице, где велась хроника браков, рождений и смертей членов семьи.
Записи начались с брака их родителей. Брайан Фрэзер и Элен Маккензи. Имена и дата были выведены четким округлым почерком матери, а ниже размашистыми каракулями отца сделана короткая приписка. «Брак по любви», – гласила она. Красноречивое примечание, учитывая следующую запись, засвидетельствовавшую рождение Уилли где-то через два месяца после свадьбы.
Джейми, как всегда, улыбнулся при виде этих слов и поднял глаза на свой портрет, где он в двухлетнем возрасте был изображен рядом с Уилли и Брэном, большим охотничьим псом, шотландской борзой. Это все, что осталось от Уилли, который умер от оспы в одиннадцать лет. На холсте имелся разрез – след от удара штыком, в котором выразилось крушение надежд его былого владельца.
– А если бы ты не умер, – произнес Джейми тихо, обращаясь к мальчику на картине, – что тогда?
Действительно, что тогда? Закрывая книгу, он задержался взглядом на последней записи: «Кэтлин Мэйзри Муррей, родилась 3 декабря 1749 года, умерла 3 декабря 1749 года». Ох, вот и еще вопросы. Не заявись тогда, второго декабря, красные мундиры, может быть, и Дженни не родила бы до срока? А имейся у них в достатке еды и не будь сестра, как и все они, исхудавшей от недоедания, помогло бы это?
– Невозможно сказать, верно? – снова обратился он к картине.
Там рука старшего брата покоилась на его плече, и он помнил, что всегда чувствовал себя уверенно, когда Уилли стоял позади него.
Сверху снова донесся вопль, и руки Джейми в спазме страха сжали книгу.
– Молись за нас, брат, – прошептал он, перекрестился, положил Библию и направился к амбару помочь мальчишкам управиться со скотом.
Помощи там, правда, особой не требовалось. Рэбби с Фергюсом были более чем способны позаботиться о немногих оставшихся домашних животных, а юный Джейми в свои десять лет был достаточно крепок и смышлен, чтобы существенно подсобить им в работе. Оглядевшись по сторонам в поисках дела, Джейми набрал охапку сена и понес его вниз по склону к мулу повитухи. Когда сено закончится, корову придется зарезать: в отличие от коз она не добудет себе достаточно пропитания на зимних склонах, даже при том что младшие дети таскают ей траву. Если повезет, засоленной туши хватит до весны.
Когда он вернулся в коровник, Фергюс, сгребавший вилами навоз, поднял голову и воинственно выставил тощий подбородок:
– Надеюсь, эта повитуха имеет хорошую репутацию. А то ведь не пристало доверять мадам заботам простой крестьянки, верно?
– Почем мне знать? – раздраженно сказал Джейми. – Я, что ли, ее приглашал?
Миссис Мартинс, старая повитуха, помогавшая появиться на свет всем предыдущим детям Мурреев, умерла – как и многие другие – во время голода, случившегося на следующий год после Куллодена. Миссис Иннес, новая повитуха, была гораздо моложе; он надеялся, что у нее достаточно знаний и опыта и она понимает, что делает.
Но тут в разговор встрял Рэбби.
– Ага, и что ты имеешь в виду, когда говоришь «крестьянка»? – проворчал он, хмуро воззрившись на Фергюса. – Ты ведь сам крестьянин или еще не заметил этого?
Фергюс окинул приятеля взглядом, который можно было бы назвать брошенным свысока, если бы парнишке не пришлось для этого задрать голову, поскольку он был на несколько дюймов ниже Рэбби.
– Крестьянин я или нет, не имеет значения, – высокомерно произнес он. – Я же не повитуха, верно?
– Нет, ты задавака и пустомеля!
Неожиданно Рэбби толкнул приятеля, да так сильно, что тот, охнув от удивления, свалился на пол конюшни. Мгновенно вскочив на ноги, Фергюс кинулся было на заливавшегося смехом обидчика, сидевшего на краю кормушки, но Джейми схватил его за шкирку и живо оттащил назад.
– Ничего подобного, – заявил его хозяин. – Нечего мне портить то немногое, что еще осталось от сена.
Он поставил Фергюса на ноги и, чтобы отвлечь его, спросил:
– А что, разве ты смыслишь в повивальном деле?
– Еще как, милорд, – гордо ответил тот, отряхивая одежду. – За то время, пока я служил у мадам Элизы, многие из ее девушек оказывались в постели.
– Ну, насчет постели кто бы сомневался, – буркнул Джейми. – Мы, кажется, говорим о родах.
– Конечно, а о чем же еще. Многие из них там рожали, да и я сам, – Фергюс выпятил узкую грудь, – появился на свет в том самом месте.
– Действительно. – Губы Джейми дрогнули в усмешке. – И ты, как я полагаю, внимательно наблюдал за всем происходящим во время родов и таким образом приобрел на сей счет глубокие познания?
Нотку сарказма в этой фразе Фергюс предпочел не заметить.
– Ну конечно, – ответил он деловито. – Первым делом повитуха кладет под кровать нож, чтобы обрезать боль.
– Не больно-то я уверен, что она это сделала, – пробормотал Рэбби. – Во всяком случае, на это не очень похоже.
Здесь, в амбаре, крики роженицы звучали не так оглушительно, но все же были слышны.
– А еще берут яйцо, благословляют святой водой и кладут у подножия кровати, чтобы роды прошли легко, – рассеянно продолжил Фергюс, но тут же нахмурился. – Яйцо-то у этой повитухи есть, я сам ей дал, только вот, боюсь, она не знала, что с ним делать. А я хранил его весь последний месяц, – простодушно добавил он, – потому что курицы теперь редко несутся. Хотел быть уверенным в том, что оно будет под рукой, когда понадобится. Ну а после родов, – заговорил Фергюс с энтузиазмом проповедника, забыв о сомнениях насчет яйца, – повитуха должна сварить чай из плаценты и дать его выпить роженице, чтобы у нее было больше молока.
Из горла Рэбби вырвался слабый звук, указывающий на позывы к тошноте.
– Из последа, ты хочешь сказать? – недоверчиво воскликнул он. – Господи!
У Джейми и самого от этого экскурса в современную медицину возникли весьма неприятные ощущения.
– Ну что ж, – обратился он к Рэбби, стремясь перевести разговор в обычное русло, – они едят лягушек, ты ведь знаешь. И улиток. Наверное, после всего этого и послед не так уж страшен.
Про себя Джейми подумал, что в весьма скором времени им всем придется есть лягушек и улиток, но благоразумно решил такого рода суждения пока оставить при себе.
Рэбби притворился, что его вот-вот вырвет.
– Господи, ох уж эти французишки!
Фергюс, стоявший рядом с Рэбби, развернулся и стремительно выбросил кулак. Для своих лет он был невысок и худ, но жилист и ловок и еще маленьким в воровской жизни на улицах Парижа научился наносить мгновенные удары в уязвимые точки. Получив кулаком под дых, Рэбби сложился пополам, издав звук, подобный тому, какой производит свиной мочевой пузырь, если на него наступить.
– Будь любезен разговаривать с порядочными людьми почтительно, – надменно заявил Фергюс, в то время как побагровевший Рэбби ловил ртом воздух, словно вытащенная на сушу рыба.
Он выпучил глаза с выражением крайнего удивления, и вид у него был такой нелепый, что Джейми с трудом удержался от смеха, несмотря на беспокойство за Дженни и досаду из-за стычки мальчиков.
– А ну, щенки, не распускайте лапы, – начал было он, но тут юный Джейми, до сих пор молча слушавший старших, неожиданно вскрикнул.
– Что?
Джейми развернулся, рука непроизвольно метнулась к пистолету, который он брал с собой всякий раз, когда покидал пещеру, на случай появления в усадьбе английского патруля.
– Во́роны, – тихо произнес он и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.
Появление этих птиц, вестников войны и смерти, возле дома роженицы во время родов являлось самым дурным предзнаменованием, какое можно вообразить. Одна из мерзких птиц прямо на его глазах уселась на конек крыши.
