Кейт Форсайт - Старая сказка
Я думала о той странной сказке, которую рассказала мне сестра Серафина. О маленькой девочке, запертой в башне без дверей и лестниц. Она пела, и песня ее была услышана. Она лишила покоя случайного слушателя в лесу. И он пришел и помог ей бежать. Но я не умела петь. Кто мог услышать меня здесь, в тюрьме, кроме других заключенных? Только Бог.
Я глубоко вздохнула и прижала пальцы к мокрым глазам, а потом, отняв кончики, поняла, что у меня кружится голова. Я заморгала и запрокинула голову. Надо мной луч рассветного солнца проник в комнату сквозь сводчатое окно в стене за спиной. Перед тем как лечь спать вчера вечером, я постаралась распахнуть окно как можно шире в надежде проветрить помещение и увидеть звезды. Но все мои усилия оказались напрасны — окно приоткрылось на несколько дюймов, образовав щелочку, в которую я даже не смогла просунуть руку. Тем не менее она оказалась достаточно широкой, чтобы в нее заглянуло утреннее солнце, и вот в луче золотистого света медленно затанцевали три пчелы.
Я замерла, чувствуя, как меня пробирает доселе незнакомая дрожь, отчего волосы на затылке и на руках встали дыбом. Пчелы переливались искорками, подобно драгоценным камням, янтарно-оранжевые с черными полосками, и крылышки их вспыхивали блестками солнечного огня. Глаза их были огромными, темными и блестящими. Повиснув на мгновение над моей головой, они, пожужжав от избытка жизненных сил, по очереди поднялись к окну и вылетели наружу.
«Они полетели в сад», — подумала я. Не раздумывая, я опустила ноги на пол, подхватила тяжелую накидку, сабо и босиком, потихоньку, зашагала по узкому проходу между натянутыми простынями. До меня донесся чей-то вздох и шуршание соломы, когда одна из монахинь заворочалась во сне. Каменные плиты под ногами отдавали таким холодом, что мне казалось, будто я иду по лезвию ножа.
Проскользнув по спящему монастырю, я подошла к двери, у которой на мгновение задержалась, боясь, что она будет заперта, но все-таки повернула ручку. Дверь открылась, и я шагнула через порог в серые рассветные сумерки. Над темными стенами монастыря нежнейшими пастельными тонами голубело небо. Сводчатые окна спальни отражали солнечные лучи, и воздух благоухал цветами яблочного дерева и фиалок. Я вдыхала его полной грудью, вспоминая мать. «У тебя мед на язычке…» — повторила я мамины слова.
И вдруг сердце мое учащенно забилось. По коже пробежали мурашки, и я почувствовала, как все тело, от самых пяток до кончиков волос, откликается на глухой вибрирующий гул, который исходил, казалось, из-под земли, словно какой-то великан застучал в исполинский барабан. Это было страшно и возбуждающе одновременно. Что-то происходило, вот только я не понимала, что именно. Гул стал глубже. А потом я увидела странное темное облако, похожее на цветочный ураган, в дальнем конце сада. В воздухе пьяно кружили пчелы. Их были сотни и тысячи.
В тот миг я ощутила себя невероятно живой и безумно уязвимой. Кончики пальцев отозвались нервным покалыванием, под ложечкой засосало, сердце запело. Еще несколько секунд я стояла в нерешительности, а потом повернулась и побежала обратно в монастырь. Я знала, где расположена келья сестры Серафины; я видела, как она возвращалась туда после всенощной молитвы. Поначалу я тихонько поскреблась в дверь мизинцем, но потом, вспомнив, что нахожусь не при дворе, отбила быструю дробь костяшками пальцев, испытав при этом странное чувство освобождения. Выждав мгновение, я постучала снова.
Дверь отворилась, и в коридор выглянула сестра Серафина. Она была в одной ночной сорочке и зябко куталась в накидку. Коротко стриженые волосы, светло-русые с оттенком красного дерева, торчали в разные стороны. Она вопросительно уставилась на меня.
— Пчелы собираются в рой, — прошептала я.
Выражение ее лица изменилось. Она распахнула дверь шире, отступая на шаг и наклоняясь, чтобы достать из-под кровати башмаки. Я быстрым взглядом окинула ее комнату. На полу лежал теплый ковер яркой расцветки, а через спинку кровати было перекинуто толстое стеганое одеяло желтого атласа. На стене висела потрясающая картина кающейся Марии Магдалины, обратившей к небу полные слез глаза. Густые пряди блестящих волос обнимали ее тело, едва прикрывая спелую наготу груди. На стене напротив виднелся простой деревянный крестик из веточек терновника, связанных воедино потемневшей от времени серебристой лентой.
Сестра Серафина подхватила с пола свои башмаки, и мы поспешили по коридору в сад.
— Надеюсь, мы успеем, — прошептала она, открывая садовую калитку.
Небо посветлело. Солнечные лучи позолотили шпиль церкви, высветив буйную красу распускающихся почек гранатового дерева. Жужжание стало громче; оно походило на колотушку ночного сторожа, предупреждающую об опасности.
Сестра Серафина устремилась вперед, прямо к темному облаку пчел. Я побежала за ней, чувствуя, как уже знакомый возбуждающий страх покалывает кожу. В детстве меня однажды укусила пчела, и я хорошо запомнила, как это больно. Но сестра Серафина отнюдь не собиралась сражаться с роем голыми руками. Вместо этого она направилась в хижину и передала мне шляпу с вуалью, сковороду с крышкой на длинной ручке, огниво и небольшой дымокур. Я поспешно надела шляпу, опустила на лицо вуаль и сунула озябшие руки в перчатки. Сестра Серафина быстро и ловко насыпала на сковородку высушенные цветы пижмы, похожие на пахучие коричневые пуговки, после чего подожгла сморщенные коричневые листочки искрой, которую высекла кремнем. Пижма вскоре занялась, и из кастрюли повалил густой серый дым.
— Поставьте сковороду на стену, вон там, — попросила меня сестра Серафина. — Мы должны попытаться не дать пчелам перелететь через нее. Они не любят дыма. Если они подлетят к вам слишком уж близко, качайте дымокур, чтобы отпугнуть их.
Пока я выполняла ее просьбу, она садовым ножом срезала несколько стеблей полыни, а потом несколько раз провела по ним руками, сминая серебристые листья.
— Пчелы не любят запах полыни, — пояснила она и принялась растирать голую шею и лицо руками, перепачканными соком полыни. Взяв стебли полыни в одну руку, она подошла к одному из пустых соломенных ульев. Сжимая в руках дымокур и кашляя от ароматного дыма, который несло на меня ветром, я с восторженным изумлением наблюдала за пчелиным роем. Они вились и кружились, как стайка блестящих мелких рыбешек, взмахи крылышек сливались в сплошное мерцание, и их гипнотизирующее гудение эхом отдавалось у меня в голове.
Сестра Серафина улыбнулась мне, чтобы подбодрить, наклонилась, подняла горсть земли и швырнула ее себе под правую ногу, приговаривая:
