Юлия Леонова - Я вам любви не обещаю (СИ)
- На будущей седмице, - ответил Георгий, чем поверг в немалое изумление саму Веру, но она не решилась задавать вопросы в присутствии посторонних, отложив объяснение до вечера.
- Как же быть с положенным сроком траура? – с некой долей ехидства осведомилась madame Уварова.
- Пусть это вас не заботит, Ольга Михайловна, - усмехнулся в ответ Георгий. – Всё пройдёт тихо и скромно, дабы не привлекать лишнего внимания. Иногда приходится поступиться традициями, даже рискуя навлечь на себя неодобрение общества, чтобы избежать, куда больших затруднений в будущем.
- Я боюсь, мы с Ольгой Михайловной злоупотребляем вашим гостеприимством, Георгий Алексеевич, - поднялся из-за стола Ланский. – К тому же смеркается уже. Пора и честь знать, - предложил он руку Ольге. – Я вас провожу, ma cherie.
После ухода графа Ланского и княгини Уваровой в апартаментах на Литейном воцарилась тишина.
- На будущей седмице? Не слишком ли поспешно? – поинтересовалась Вера.
- В самый раз, - отозвался Георгий, повертел в руках рюмку с бренди и отставил её в сторону, даже не пригубив. – Я не собираюсь доказывать собственное отцовство. Ребёнок должен родиться в браке.
- Это единственная причина подобной спешки? – вздохнула Верочка.
- Нет, не единственная. Более всего на свете я желаю назвать тебя своей женой перед Богом и людьми.
- Но… - попыталась возразить Вера.
- Довольно о приличиях, - обнял её за плечи Георгий. – Мы столько раз нарушили их, что ещё один раз не переполнит чашу наших грехов.
Венчание и впрямь прошло скромно. Помимо жениха и невесты присутствовали только князь Дашков, граф Ланский, княгиня Уварова с дочерью и графиня Бахметьева. У ступеней храма стоял запряжённый четверкой великолепных гнедых дорожный экипаж с гербами Бахметьевых на дверцах.
По завершению церемонии, Аннет, перехватив одобряющий взгляд матери, несмело шагнула к Вере и Георгию. Девочка вложила в руки невесты букет из цветов апельсинового дерева, а Верочке в сей момент вспомнилась свадьба в Пятигорске, когда её покойная горничная Катюша украшала её голову точно такими же цветами. Стараясь сдержать подступившие слёзы, Вера обняла сестру.
- Мне маменька всё рассказала, - зашептала её на ухо девочка. – Я всегда хотела, чтобы у меня была такая сестра, как вы, Вера Николавна. Когда я вырасту, я обязательно приеду к вам.
- Конечно, Аннет, мы обязательно свидимся, - смахнула слёзы, повисшие на ресницах, Вера.
Новоиспечённая чета Бахметьевых отправилась в путешествие в далёкую Одессу, а присутствовавшие на скромной церемонии венчания – в Бахметьево.
***
Отправки этапа в Нерчинск Петру Родионовичу пришлось дожидаться в Литовском замке почти три месяца после вынесения ему приговора в суде. Солнечным майским днём тех, кто должен был отправиться по этапу в Сибирь, выгнали на тюремный двор. Мужчин построили в ряд по четыре человека, надев на ноги кандалы. Совсем немощных и женщин погрузили в подводы, и скорбная процессия потянулась в сторону Москвы, дабы оттуда на баржах добраться до Нижнего. Далее вновь предполагалось идти пешком.
Караулову бывалый каторжанин уже успел рассказать, что путь до Нерчинска занимает почти два месяца, а бывает и больше. Но более всего Петра Родионовича страшило то, что большую часть того пути ему предстоит пройти пешком, закованным в кандалы. В первый день прошли почти тридцать вёрст и остановились на ночлег в остроге, представлявшем собой грязный барак с грубо сколоченными нарами, охраняемый по всему периметру конвоирами.
Не менее утомительными выдались и третий, и четвёртый день пути. Полы длинного серого арестантского халата путались у Караулова под ногами. Железные оковы немилосердно натирали ноги, но даже остановиться, дабы поправить съехавшую вниз тряпицу, при помощи которой он пытался защитить израненную кожу, не было никакой возможности. Стоило только замедлить шаг, и тотчас следовал грубый окрик, а то и тычок в спину прикладом, способный свалить с ног.
На исходе третьей седмицы, когда тёплый май сменился жарким июнем, с каторжников сняли оковы, дабы без помех погрузить их на баржи, что должны были по реке проследовать до Нижнего Новгорода.
Пётр Родионович с трудом волочил сбитые в кровь ноги. Подошва его ботинок почти отвалилась ещё на середине пути от Петербурга до Москвы и потому в них то и дело набивалась грязь, но хуже всего были мелкие камешки, что немилосердно ранили кожу ступней. Упав на траву в ожидании своей очереди подняться по трапу, Караулов смотрел в голубое летнее небо, по которому плыли облака, принимавшие разные причудливые очертания. И вспомнились Петру Родионовичу беззаботные деньки в поместье его тётки. Вот так же когда-то лежал он в свежескошенной траве, грыз в зубах былинку и смотрел в бескрайнее небо, закинув руки за голову. Где всё это нынче? Поместье принадлежит ненавистной княгине Одинцовой. До сей поры злость на Верочку помогала ему подниматься каждое утро и двигаться далее с надеждой, что придёт время, и он вернётся, непременно вернётся, чтобы отомстить.
Караулов совсем замечтался, и только довольно болезненный пинок носком сапога конвоира в бок привёл его в чувство. Мгновенно вспыхнувшая ярость, словно пружиной подбросила его с земли. Его, дворянина, позволяет себе пинать какая-то сволочь, одетая в форму конвоира! Не думая о последствиях, Пётр Родионович изо всех сил вцепился в горло, солдата конвойного взвода, намереваясь задушить того. На помощь своему сослуживцу бросились остальные, сопровождавшие этап солдаты. Караулова повалили на землю и несколько раз ударили прикладом по голове. Кровь заливала глаза, почти ничего не видя, Пётр Родионович поднялся на ноги и, шатаясь, побрёл в сторону реки, собираясь смыть кровь с разбитой головы.
- Стой! Стрелять буду! – последовал окрик в спину.
Но Караулов не остановился, лишь зашагал ещё быстрее, к манившей прохладой воде. Грохнул выстрел. Что-то сильно и больно толкнуло Петра Родионовича в спину. Падая, он сумел перевернуться на спину, чтобы ещё раз взглянуть в голубое летнее небо с такими красивыми пушистыми облаками. Когда тот самый конвоир, которого арестант пытался задушить добежал до упавшего тела, светло-голубые глаза Петра Родионовича уже застыли и приняли абсолютно бессмысленное выражение.
Эпилог
1876 год
Усадьба Уваровых
Утро выдалось промозглым. Выглядывая в окно и созерцая тонувший в белёсом тумане парк, Ольга Михайловна хмурилась.
- Видимо придётся столы в доме накрывать, - обернулась она к супругу, всё ещё лежавшему в широкой кровати.
